В начале десятого я прихватил зонтик и направился в «Гнездо малиновки». А в половине десятого туда явилась Симамото. Странно: она всегда выбирала для своих визитов тихие дождливые вечера.
14
На ней было белое платье, а поверх него — свободный темно-синий жакет. На воротнике брошка — маленькая серебряная рыбка. Платье самое простое, без украшений, но на Симамото оно смотрелось сногсшибательно. С тех пор как мы встречались в последний раз, она немного загорела.
— Я думал, мы больше не увидимся, — сказал я.
— Ты так каждый раз говоришь, когда меня видишь, — рассмеялась она, усаживаясь, как прежде, рядом со мной на табурет и кладя руки на стойку. — Но я же тебе записку оставила, что какое-то время меня не будет.
—
— Но ведь бывает, по-другому и не скажешь.
— «Бывает» — тоже довольно абстрактное словечко.
— Пожалуй, ты прав. — На лице Симамото появилась ее привычная улыбка, напомнившая легкий порыв ветерка, прилетевший откуда-то. — Извини. Не хочу оправдываться, но я в самом деле ничего не могла сделать. Не было у меня других слов.
— Чего ж тут извиняться? Ведь я тебе говорил: это бар. Когда хочешь, тогда и приходишь. Я к этому привык. Не обращай внимания — это я так, про себя.
Симамото заказала бармену коктейль и пристально посмотрела на меня.
— Что это ты сегодня так оделся, по-домашнему?
— Пошел утром в бассейн и не переоделся. Времени не хватило, — ответил я. — Но так тоже, по-моему, неплохо. Я так больше на себя похож.
— И выглядишь моложе. Тридцать семь тебе никак не дашь.
, — И тебе.
— Но и двенадцать не дашь.
— Двенадцать не дашь, — повторил я за ней.
Бармен подал Симамото коктейль. Она сделала глоток и мягко прикрыла глаза, будто стараясь разобрать какие-то едва слышные звуки. Я увидел у нее над веками все те же маленькие складочки.
— Знаешь, Хадзимэ, как я ваши коктейли вспоминала? Так хотелось! У тебя здесь они какие-то особенные получаются.
— Ты куда-то ездила? Далеко?
— Почему ты так подумал? — спросила Симамото.
— Ты так выглядишь... — сказал я. — За тобой будто шлейф тянется... Из долгих дальних странствий возвратясь...
Симамото подняла на меня взгляд и кивнула.
— Я долго... — начала было и осеклась, точно вспомнила что-то. Казалось, она пытается подобрать слова и не находит их. Закусила губу и снова улыбнулась. — Все равно. Прости, пожалуйста. Надо было, конечно, как-то дать о себе знать. Но мне хотелось, чтобы некоторые вещи оставались такими, какие есть. Замороженными в том же виде. Приду я сюда или не приду... Приду — значит, я здесь. Не приду — выходит, я где-то в другом месте.
— И никогда посередине?
— Никогда, — заявила Симамото. — Потому что посередине ничего нет.
— А там, где посередине ничего нет, нет и самой середины, — объявил я.
— Совершенно верно.
— Иначе говоря, где нет собаки, не может быть и конуры?
— Точно, — сказала она и насмешливо взглянула на меня. — Должна сказать, у тебя оригинальное чувство юмора.
Музыканты заиграли «Несчастных влюбленных». Они часто исполняли эту вещь. Какое-то время мы сидели, молча слушая музыку.
— Вопрос можно?
— Конечно, — сказал я.
— Какая у тебя связь с этой мелодией? — поинтересовалась Симамото. — Я заметила, когда ты здесь, они всегда ее играют. Обязательный номер программы?
— Я бы не сказал. Просто ребята хотят сделать мне приятное. Знают, что она мне нравится, вот и играют.
— Замечательная вещь.
— Очень красивая, — кивнул я. — И непростая. Я это понял, когда несколько раз ее послушал. Не каждый музыкант такое сыграет. «Несчастные влюбленные». Дюк Эллингтон и Билли Стрэйхорн. Старая уже. 1957 год, по-моему.
— Интересно, а почему она так называется — «Несчастные влюбленные»?
— Ну, имеются в виду влюбленные, которые родились под несчастливой звездой. Не повезло людям, понимаешь? В английском языке специальное слово есть — «star-crossed». Это о Ромео и Джульетте. Эллингтон и Стрэйхорн написали сюиту для шекспировского фестиваля в Онтарио, и «Влюбленные» — одна из ее частей. Первыми ее исполнили Джонни Ходжес — он на альт-саксофоне был за Джульетту, а Пол Гонсалвес на тенор-саксе за Ромео.
— Влюбленные, родившиеся под несчастливой звездой, — проговорила Симамото. — Будто про нас сказано.
— Мы с тобой что — влюбленные?
— А разве нет?
Я взглянул на нее. Она больше не улыбалась. Лишь в глазах будто бы мерцали еле заметные звездочки.
— Я ничего о тебе не знаю, — проговорил я. — Смотрю тебе в глаза и все думаю: «Абсолютно ничего». Разве что совсем немножко о том времени, когда тебе было двенадцать лет. Жила по соседству девчонка, учились в одном классе... Но это когда было? Двадцать пять лет назад. Все твист танцевали, на трамваях ездили. Ни кассетников, ни прокладок, ни «синкансэна», ни диетических продуктов. В общем, давно. Вот и все, что я о тебе знаю. Все остальное — тайна, покрытая мраком.
— Это у меня в глазах написано? Про тайну?
— Ничего у тебя не написано. Это у меня написано, а у тебя в глазах только отражается. Не волнуйся.
— Хадзимэ, — сказала Симамото. — Это, конечно, свинство, что я ничего тебе не рассказываю. Правда, свинство. Но это от меня не зависит. Не говори ничего больше.
— Ладно, не бери в голову. Это я так, про себя. Я ведь говорил уже.
Она поднесла руку к воротнику жакета и, поглаживая пальцами рыбку-брошку, молча слушала джаз. Мелодия кончилась, она похлопала музыкантам и пригубила коктейль. Потом, глубоко вздохнув, обернулась ко мне.
— Да, полгода — это много. Зато теперь я, может быть, какое-то время смогу сюда приходить.
— Волшебные слова, — сказал я.
— Волшебные слова? — переспросила Симамото.
—
Она с улыбкой посмотрела на меня. Достала из сумочки сигареты, прикурила от зажигалки.
— Иногда я смотрю на тебя и думаю, что вижу далекую звезду, — продолжал я. — Она так ярко светит, но свет от нее идет десятки тысяч лет. Может статься, и звезды-то уже нет. А он все равно как настоящий. Такой реальный... Реальнее ничего не бывает.
Симамото не отвечала.
— Вот ты пришла. Ты здесь. Или, по крайней мере, мне так кажется. Хотя, может, это и не ты, а всего- навсего твоя тень. А ты на самом деле где-нибудь в другом месте. А может, тебя уже нет. Может, ты исчезла давным-давно. Я вообще перестаю что-либо понимать. Протягиваю руку — хочу убедиться, что ты здесь, а ты опять прячешься за этими словечками — «может быть», «какое-то время». Так и будет
