— Конечно, исключить этого полностью мы не можем. Но если бы Сумирэ решила здесь уйти из жизни, наверняка написала бы какую-нибудь записку. Чтобы вот так — все бросить и исчезнуть? И заставить вас беспокоиться? Нет. Сумирэ вас любит, так что прежде всего она думала бы о ваших чувствах и о ситуации, в которой вы окажетесь после.
Мюу какое-то время смотрела на меня, скрестив на груди руки.
— Вы
Я кивнул.
— Конечно. У Сумирэ именно такой характер.
— Спасибо. Это как раз то, что я больше всего хотела услышать.
Мюу отвела меня в комнату Сумирэ. Очень простая, квадратная спальня была похожа на большой кубик для игры в кости. Небольшая деревянная кровать, письменный стол со стулом, шкаф и комод Под столом — обычный красный чемодан. Напротив двери — открытое окно, в которое видны горы. На письменном столе лежит новенький макинтошевский ноутбук.
— Я поменяла белье, так что можете спокойно лечь здесь. Оставшись один, я вдруг почувствовал, что страшно хочу спать. На часах было около двенадцати. Я разделся и забрался под одеяло. Однако сон не шел. “Еще совсем недавно в этой постели спала Сумирэ”, — думал я. Возбуждение долгой дороги все еще отдавалось эхом в моем теле. Я лежал на жесткой кровати и мучился от наваждения: эго бесконечное путешествие никак не может закончиться.
Пока не спал, я еще раз прокрутил в голове весь длинный рассказ Мюу, пытаясь выделить для себя самое важное. Но голова отказывалась работать. Хоть как-то систематизировать информацию, что на нее свалилась, было выше ее сил. К черту. Все — завтра, решил я. Тут передо мной вдруг возникла картина: язык Сумирэ проникает в рот Мюу. И это тоже — завтра, сказал я себе. Хотя перспектива, что завтрашний день будет удачнее сегодняшнего, была, увы, почти нулевой. Однако что пользы сейчас думать об этом? Я закрыл глаза и почти сразу провалился в глубокий сон.
10
Когда я проснулся, Мюу накрывала на стол к завтраку. Время — половина девятого, свежее утреннее солнце наполняло мир светом нового дня. Мы уселись на веранде и принялись за еду, глядя на море, ослепительно сверкавшее в солнечных бликах. На завтрак у нас были тосты, яйца и кофе. Две белые птицы плавно спланировали вдоль склона холма к берегу. Где-то поблизости работало радио. Диктор по-гречески быстро читал новости.
Из-за разницы во времени я чувствовал в голове какое-то странное онемение. И поэтому, наверно, не вполне четко соображал, где кончается реальность и начинается то, что лишь выглядит, как реальность. Итак, я здесь, на этом маленьком греческом острове, завтракаю с красивой женщиной старше меня, с которой только вчера познакомился. Эта женщина любит Сумирэ. Но не чувствует к ней никакого сексуального влечения. Сумирэ любит эту женщину и хочет ее. Я люблю Сумирэ и меня к ней влечет. Я нравлюсь Сумирэ, но она не любит и не хочет меня. Я испытываю сексуальное влечение к одной женщине — имя не важно. Но не люблю ее. Все так запутано, что сильно смахивает на какую-нибудь экзистенциалистическую пьесу. Сплошные тупики, никто никуда не может выйти. Должны быть альтернативы, но их нет. А Сумирэ в одиночестве уходит со сцены.
Мюу налила еще кофе в мою опустевшую чашку. Я поблагодарил.
— Вам нравилась Сумирэ, да? — спросила она. — Я имею в виду — как женщина.
Я слегка кивнул, намазывая хлеб маслом. Оно было холодным и твердым, размазываться не хотело. Подняв голову, я добавил:
— Но, наверное, не мы это выбираем, оно само приходит.
Некоторое время мы ели молча. Новости по радио кончились, зазвучала греческая музыка. Подул ветер и встряхнул цветки бугенвиллей. Если присмотреться, далеко в открытом море можно было разглядеть бесчисленные барашки, бегущие по волнам.
— Я тут много всего передумала и решила, что поеду в Афины прямо сегодня, не откладывая в долгий ящик, — сказала Мюу, очищая апельсин. — Что можно сделать по телефону? Ничего. Пустая трата времени. Думаю, если прийти в консульство и пообщаться с ними напрямую, толку будет больше. Может, потом, после нашего разговора кто-нибудь согласится поехать со мной сюда, или же я дождусь в Афинах родителей Сумирэ и вернусь уже с ними. В любом случае мне бы хотелось, чтобы вы это время оставались здесь, если это, конечно, для вас удобно. Вдруг с какой-нибудь информацией явится полиция, или же Сумирэ, наконец, вернется сама: ведь и это возможно. Могу ли я рассчитывать на вашу помощь?
— Ну конечно, — ответил я.
— Сейчас хочу сходить в полицейский участок и узнать, как у них там с розыском, потом закажу себе в порту лодку, чтобы меня отвезли на Родос. Думаю, мне понадобится какое-то время — дня два-три — обернуться туда и обратно, так что в Афинах я сниму номер в гостинице. — Я кивнул. Мюу закончила чистить апельсин и тщательно протерла салфеткой лезвие ножа. — Кстати, вы встречались когда-нибудь с родителями Сумирэ?
— Нет, никогда, — сказал я.
Из груди Мюу вырвался глубокий вздох — будто ветер подул где-то на краю света.
— Да-а… Совершенно не представляю, как им все это объяснять.
Я хорошо понимал ее растерянность. Как можно объяснить необъяснимое?
Я пошел провожать Мюу до порта. У нее с собой был небольшой чемоданчик со сменой одежды, на ногах — кожаные туфли на каблуках и сумочка “Мила Шён” через плечо. Мы зашли в участок и поговорили с полицейскими. По нашей с Мюу версии, я оказался ее родственником, который совершенно случайно путешествовал где-то рядом. У полицейских по-прежнему не было ни единой зацепки. Но с ясными лицами они заверили нас:
— Все нормально. Что вы так переживаете? Не стоит. Посмотрите вокруг. Это мирный остров. Конечно, преступления и у нас случаются, нельзя сказать, что их вообще нет. Всякие любовные скандалы, или напьется кто, а случается, и на почве политики сойдутся. В конце концов, мы же с людьми работаем — понятное дело, да в мире всюду, где б вы ни были, все то же самое. Но у нас все, что творится здесь на острове, — только между своими, местными. За последние пятнадцать лет ни разу не было, чтоб иностранец стал жертвой какого-нибудь серьезного преступления.
То, что они говорили, было действительно похоже на правду. Но вот по поводу Сумирэ они терялись в догадках.
— Есть у нас одно место, на севере острова, там — огромная известняковая пещера. Если она туда забрела, обратно ей точно не выбраться. Там внутри запутанный лабиринт, сталактиты. Но это место очень, очень далеко отсюда. Чтобы ваша девушка дошла туда пешком — нет, нереально.
— А может, она утонула? — поинтересовался я. Полицейские закачали головами.
— Здесь нигде нет сильного течения. К тому же всю последнюю неделю погода стояла неплохая, и море, в общем-то, спокойное. Каждый день на лов выходит много рыбаков, так что если бы девушка утонула, кто-нибудь точно обнаружил ее тело.
— А как насчет колодцев? — спросил я. — Что если она гуляла и провалилась в какой-нибудь глубокий колодец? Как вам кажется?
Полицейский покачал головой.
— У нас на острове никто не роет колодцев. Ни к чему: здесь полно источников, есть несколько ключей, которые не высыхают. Кроме того, под слоем почвы — твердое скальное основание, так что бурить скважину — гиблое дело.
Когда мы вышли из участка, я сказал Мюу, что хотел бы, если получится, еще утром прогуляться до пляжа, на который они каждый день ходили с Сумирэ — тот, что за горой. Она купила в киоске простую карту острова и пометила нужную дорогу.
— В одну сторону минут сорок пять, — предупредила Мюу, — так что крепкие ботинки не помешают.
