— Ну, тот, кто начинает импровизацию, имеет, конечно, преимущество, но такие курсы очень полезны для уяснения связи между реальным действием и действием, прописанным в сценарии.
— Гм, теперь я понимаю… Я что-то такое в ней почувствовал…
— А с орхидеями получилось уже после острова? Ах да, орхидеи.
Такое отвращение я испытывал всего два раза в жизни. Первый раз, когда воткнул стеклянную иглу в брюшко паука в период откладывания яиц; а второй — когда увидел, как собака несла в зубах дохлую кошку, кишащую червями.
Прочесав во всех смыслах этого слова Чайнатаун, а потом проведя два часа на катере, уставшие, мы вернулись в гостиницу. Холл отеля был забит народом, как метро в часы пик. Люди сновали взад и вперед, толкались, желая попасть в знаменитый буфет. Актрису то и дело кто-то задевал плечом, и она раздраженно косилась и яростно сверкала глазами. А я все размышлял о том, на кого же должен быть похож человек, ради которого такая женщина бросила все и отправилась на его поиски. Вдруг меня окликнул господин Дункан, управляющий:
— Эй, Такэо, тут счет для тебя!
— Какой счет?
— Зайди в кабинет, — увидишь.
В фирме, на которую я работаю, есть правило — работать без предварительной оплаты. Это касается билетов на паром, на площадки для гольфа и на приобретение сувениров. В принципе это правило распространяется и на покупку орхидей. Мы ездим с цветами даже в Японию, заказчику достаточно указать лишь имя и адрес получателя. Разумеется. Такие расходы включаются в общую сумму платежа за услуги при подведении окончательного расчета.
Когда я взглянул на протянутый мне листок, меня едва не вырвало съеденным дурианом.
Пятьдесят тысяч сингапурских долларов, то есть три с половиной миллиона иен!
Я бросился в «Кеннедиз-сьют». Актриса застыла напротив дверей, а потом сделала жест рукой, означавший: «Давай скорее!» Вся комната утопала в орхидеях. Если бы сэр Роберт Кеннеди увидел такое, он бы умер гораздо раньше от сердечного приступа. В комнате, как обычно, стоял диван и американский бар. Все свободное пространство было покрыто цветами разных оттенков и размеров. Кровать с балдахином, вход в ванную, пол, за исключением небольшого пространства вокруг плетеного кресла, — все было уставлено квадратными горшками. В ванной и на подоконниках тоже стояли цветы, и их красные, белые, желтые лепестки слегка трепетали. Я часто заморгал, мне сделалось дурно.
— Посмотрите! Я думаю, что он где-то здесь, в городе. Это же он прислал цветы!
Актриса смеялась, словно школьница, принесшая из школы отличную отметку, за что родители купили ей вожделенную игрушку.
— Вы хотите сказать, что эти цветы прислал тот человек, которого вы разыскиваете?
Я быстро сунул в карман счет на пятьдесят тысяч сингапурских долларов. Продолжая смеяться, актриса запрокинула голову и стала смотреть на бесшумно вращающийся потолочный вентилятор. Взгляд ее был исполнен такой нежности, какую я и не подозревал у подобной женщины. Мягкий, приветливый… Мне стало страшно. Я спросил, не нужно ли выключить вентилятор. Но актриса покачала головой и ответила:
— Когда я вхожу в пустую комнату или когда просыпаюсь посреди ночи, а он начинает вращаться… Он похож на маленького зверька. Вам не кажется, что он что-то бормочет?
Я закончил свой рассказ. Не помню уж, что сказала мне Мэт, — в моей памяти остались только последние ее слова:
— Эта актриса, должно быть, очень одинокая женщина… Я тоже так думаю.
СИНГАПУР. МОЭКО ХОММА
Как только я увидела очертания города в иллюминаторе самолета, мысль о том, что он находится где-то там, внизу, вызвала во мне прилив такой щемящей грусти, что долго сдерживаемые слезы едва не брызнули из моих глаз. Но даже когда слезы застилают мне взор, я не плачу, точно так же, как я умею сдерживать рвоту, когда уже подкатило к самому горлу. Я не заплакала и в этот раз.
В аэропорту я забрала свой багаж и прошла через досмотр. Встречающего нигде не было. Дело в том, что я воспользовалась услугами гида в этом глупом туристическом агентстве. И куда же он запропастился? Эта турфирма — самая дорогая в Сингапуре. Обращаясь к ним, я полагала, что за такие деньги они выполнят любую мою прихоть и даже не поморщатся. Есть такие дурачки, которые думают, что чем шикарнее место, куда они отправляются, чем дороже они платят, тем выше будет качество обслуживания, питания и всего прочего. Но это совсем не так. Единственное, что имеет смысл, — это гарантии. Гарантия сохранения в тайне подробностей вашей личной жизни и гарантия удовлетворения ваших капризов.
Как бы то ни было, в такой неаккуратности моего гида оказалась и положительная сторона. По крайней мере мне удалось справиться со слезами. Те гиды-японцы, с которыми сталкиваешься в Париже, Лондоне или Риме, ни к черту не годятся. Они просто не могут жить в самой прекрасной стране в мире, в Японии. Подходит к тебе этакая квашня и произносит: «Добрый день, мадам, я приехал за вами!» — и мои слезы чистейшего золота мгновенно обращаются в ржавчину.
Я вышла из здания аэровокзала, думая поймать такси, и сразу же почувствовала, как же здесь жарко и влажно. Впечатление было такое, словно ко мне прикасаются тысячи рук уличных попрошаек. Ну и как же перенести все это, если не помогают ни шелковое белье, ни шелковые чулки, ни платье из того же шелка? Тут приходится следить не только за слезными железами, но и за тем, чтобы не вспотеть.
Пока я старалась сдержать беспокойство, рядом остановилось коллекционное авто, белое купе из разряда тех, от которых писают кипятком молоденькие девчонки, сделавшие в свои тринадцать лет первый аборт.
Из машины выкатился юноша и воззвал:
— Госпожа Хомма? Это ведь вы, госпожа Моэко Хомма? И что все это должно означать?
Он был совсем не похож на тех тупиц, что встречаются в Париже или Риме. Красивое правильное лицо, ухоженный, умеет владеть собой, имеет четко обозначенную цель и старается стать чем-то более значительным.
Мне захотелось рассмотреть его поближе, чтобы составить о нем свое мнение; я бессознательно приподняла солнечные очки и пронзила его взглядом. И в тот же момент я поняла, что нельзя так поступать с человеком, который приехал меня встречать, пусть даже и с опозданием. К тому же в глазах у меня все еще стояли слезы, которые никак не могли высохнуть окончательно.
— Какой красивый город, — сказала я, мысленно превратившись в школьницу и вдохнув тяжелый тропический воздух.
Надо было сказать что-нибудь еще, но так вышло даже лучше. Голос мой был тверд и силен и шел от живота. Я могу контролировать свой голос в сто раз лучше, чем преподаватель вокального искусства. Как и следовало ожидать, мой гид произнес только: «А?»
— Вы первый раз в Сингапуре? — добавил он, причем голос его показался мне совершенным, словно он тренировал его сто лет.
Потом я поняла, что совершенство его речевого аппарата было следствием не столько тренировок, сколько постоянных занятий иностранными языками. Если свободно владеешь даже одним иностранным языком, невозможно поверить, как это облагораживает голос. Интересно, распространяется ли это правило и на сердце?
Разумеется, я не ответила на его вопрос. Но, судя по тону, молодой человек и не ждал от меня ответа. Неожиданно, к своему большому удивлению, я почувствовала симпатию к этому гиду, который так быстро среагировал на собственное невольное «А?».
— Вот и «Раффлз».
Когда он произнес эти слова и указал на старомодное здание, я позволила себе заплакать. В этот плач я вложила весь мой талант. Это было лучшее в своем роде исполнение. «Ты действительно гениальна», — восхищенно подумала я.
