во-первых, я знаю иностранные языки, во-вторых, я вежлив, а в-третьих, я все же немного хулиган. Ну, право, не знаю…
Мама говорила: никогда не следует верить тому, что говорят женщины. И я того же мнения.
Мэт танцует так, что на ее лбу уже серебрятся капельки пота. Вот только что она подмигнула мне, а потом еще и сделала знак рукой. Кажется, весь зал смотрит на меня с завистью, но мне не нравится вкус алкоголя. Мне здесь не по себе. Да и сильно напиваться не стоит.
— А мне бы тоже хотелось познакомиться с этой актрисой. После дискотеки мы отправились в ресторан «Су До Донг»
закусить супом из акульих плавников. Вообще, слово «суп» всегда ассоциировалось у меня с понятием «жидкий», но если говорить о супе, что подают в названном ресторане, то это совсем другое дело. Он представляет из себя весьма густую жидкость с кусочками плавников размером с кисть руки. «Су До Донг» обслуживает довольно состоятельных людей. Его адрес не найдешь в туристических проспектах, находится он в жилом массиве и не имеет ни неоновых огней, ни даже вывески. Догадаться о том, что рядом находится ресторан, почти невозможно. Его посещают только избранные да их семьи. Цены — соответствующие.
За время моего пребывания в Сингапуре я научился понимать многое, и люди из «Су До Донг» здесь не исключение. Как правило, богачи любят выставлять напоказ свое благосостояние, однако супербогачи предпочитают его скрывать.
— Уверен, вы бы поняли с ней друг друга, — сказал я Мэт, поднося ко рту ложку, причем мне показалось, что я ем самое море.
Эта актриса по имени Моэко Хомма — мой двадцать первый клиент с начала года. Я человек серьезный: владею иностранными языками, ежедневно закаляю тело гимнастическими упражнениями, у меня есть классная подружка, я интеллектуал, читавший Пруста и Танидзаки, одним словом, я работаю не с толпами туристов. Туристическое агентство, где я работаю, занимается только такими клиентами, которые с самого своего рождения привыкли путешествовать первым классом.
— Почему же? Оттого, что я веселая по своей природе?
Можно ли сказать о такой девушке, что она веселая по своей природе? Не знаю, не знаю… В свои двадцать два года она бегло говорит по-английски, по-французски, на диалекте хоккиен, по-китайски и по- малайски, кроме того, она немного понимает хинди и сейчас изучает японский. Она говорит, что могла бы жить в любой точке мира, и я уверен, что высадись она на Марсе или Юпитере, то и там смогла бы счастливо устроиться и завоевать сердца всех местных особей мужского пола. Она умеет пить, однако старается не злоупотреблять, так как это портит цвет кожи. В постели она берет инициативу на себя, а я не имею права ни отказаться, ни настаивать. Иногда она не отпускает меня всю ночь, а в другой раз может не подпускать и близко к себе в течение целой недели.
Не то чтобы мы заключили некое соглашение из-за того, что она богатая и красивая, все получилось естественно, из самого факта совместной жизни. «Знаешь, так живут все животные, — сказала она однажды, — и только люди больше не знают, что такое период течки или гон. Все остальные самки способны спариваться только в определенное время, а человек нет, так требует инстинкт сохранения вида. Наверное, теперь, из-за перенаселения планеты, старый инстинкт возвращается».
— Да, эта актриса какая-то странная…
С момента ее прибытия в Сингапур рейсом SQ 85 «Сингапур Эйр Лайнз» не прошло еще и двух дней. Коллекционная машина, на которой я оправился встречать ее, то и дело глохла по дороге, да и пробок было предостаточно, так что в аэропорт я опоздал на полчаса.
Вид у нее был скорее вызывающий: белый костюм, черная шляпа, солнечные очки и… четыре чемодана от Гарри Бартона. Когда я подрулил к парковке, она уже направлялась в сторону стоянки такси. Белый костюм был самой заметной деталью во всем аэропорту, так что даже пилоты, выходившие в тот момент из здания, обернулись в ее сторону. Но странное дело: сейчас, когда я, сидя за тарелкой супа, пытаюсь вспомнить свое первое впечатление, мне ничего не приходит в голову.
Нет, это не похоже на историю с супом из плавников. Первый раз я отведал его где-то месяцев через шесть после того, как перебрался сюда. Его слегка вяжущий вкус прямо-таки обволакивал мой язык, глотку, желудок, и я уже не мог забыть его. Стоит мне проголодаться или просто подумать об этом супе, я тотчас же начинаю испытывать такое чувство, будто акульи плавники суть единственный и важнейший элемент моего организма.
Фигура и внешний вид этой актрисы заставили бы любого свернуть себе шею, однако в ней недоставало чего-то жизненного, плотского. В ней совершенно не чувствовалось крови, пота или слез. То есть она выглядела как робот или кукла, скажете вы, но это не так. По-английски я назвал бы ее «pale», то есть «бледной» или «прозрачной», но и это не совсем верно. А в китайском языке я не знаю подобных определений.
Фигура ее была совершенной. Прекрасно вылепленные нос, глаза, рот, подбородок; безукоризненные волосы, плечи, бедра, ноги; зад, грудь, икры — ни прибавить, ни убавить. Но при взгляде на нее у меня не возникло никакого желания. Некоторые парни признаются, что их совершенно не возбуждают слишком красивые девушки, но я-то совсем другое дело. Если я как следует захочу, то возьму любую без проблем, какой бы умопомрачительной красоткой она ни была. Нет, эта женщина казалась бесплотной не по причине своей идеальной фигуры.
Хотя нет, «бесплотная» — определение не совсем верное. Помню, я представился ей, извинился за опоздание, приоткрыл дверь и пригласил садиться. Актриса взглянула на меня поверх своих очков. В самом этом движении не было ничего странного, но у меня по спине пробежал холодок.
Мы уже выехали из аэропорта, а она так и не произнесла ни слова.
А потом, несмотря на шум ветра (машина была с откидным верхом) и рев мотора, я услышал ее голос:
— Какой красивый город!
Я глуповато переспросил: «А?» — и тотчас же осекся, потому что вел себя как идиот. Я прекрасно расслышал ее с первого раза, но был действительно сильно изумлен — ведь именно в тот момент я подумал, что она несколько странновата, а не разговаривает потому, что либо она немая, либо презирает меня.
— Простите? — сказал я, но она ничего не ответила. — Вы первый раз в Сингапуре? — продолжал я, глядя на нее через зеркало заднего вида.
В ответ снова молчание, лицо бесстрастно. Тут я подумал, что, возможно, вопрос мой был слишком банален, что мне следовало спросить о чем-нибудь пооригинальнее, например: «Любите ли вы Пруста?» или: «Какого вы мнения о коммунистической партии?», а еще: «Жаркое из какой дичи вы предпочитаете — из утки или голубя?» Но вот что удивило меня больше всего. Меня абсолютно не разозлил тот факт, что она не хочет со мной говорить. У меня было такое впечатление, будто бы я приблизился к ужасно хрупкой скульптуре.
— Тебе она кажется странной? Ну а я, что, не кажусь такой? — спросила меня Мэт, когда мы после супа из акульих плавников принялись за гигантские морские ушки — моллюсков по пять долларов штука.
Только что Мэт долго разговаривала с одним из официантов: «Вот тут приходил ваш батюшка, — говорил официант, — и заметил, что ваша учеба в Нью-Йорке была ошибкой, а еще он сказал, что после Нью-Йорка вы ушли из дома и предпочитаете жить с каким-то охламоном-японцем». «Боже, какой идиот, — отвечала Мэт, — он все еще считает меня ребенком». Официант, конечно, знал, что этот самый «охламон» — это я, но, должно быть, считал, что я не понимаю по-китайски. К тому же ему пришлось очень не по душе то, что молодой японец заявился в такое сокровенное место, как «Су До Донг», где обычно отдыхают китайские бизнесмены, так как он употребил более резкое выражение, нежели «охламон», улыбаясь мне при этом прямо в глаза. Мэт не обратила на это никакого внимания.
— Ты — символ величия Азии.
— Я тоже так думаю, — совершенно серьезно ответила Мэт. Она не из тех, кто легко стушевывается.
— Так, значит, я что-то вроде супа из акульих плавников или морских ушек! — прибавила она, смеясь.
Она рассказала мне, что ей случалось ненавидеть Нью-Йорк именно потому, что там невозможно было найти такого супа или ушек. Такая вот сила у этих блюд. Правда, это не обычные кушанья, а вкус,
