— Я убью твоего сына! Убью!
Глядя на выражение ее лица, можно было поверить, что она именно так и сделает, так что с того момента к моим страданиям добавился еще и страх.
Я серьезно задумался о бегстве. Тут как раз проявился мой приятель из фирмы, в которой я раньше работал, и рассказал мне о проекте открытия филиала в Сингапуре. Фирма занималась уже не только сырьевым бизнесом и новыми технологиями, но также и финансовыми операциями. Филиал же, который друзья собирались открыть в Сингапуре, должен был стать своего рода форпостом компании на рынке Юго- Восточной Азии, прибыль планировалось извлекать из так называемых «junk bond» (Бросовые облигации, т. е. облигации с низким спекулятивным уровнем кредитоспособности, обычно приносящие более высокий доход (англ.). Это было поистине ценной находкой для меня.
Но как сказать об этом Моэко? Обычная ложь тут не сгодится, она раскусит ее в один момент.
Как-то раз, войдя в гостиничный номер, Моэко, не дослушав приветствия горничной, с ходу обвинила меня в связи с гримершей, что работала в съемочной бригаде фильма.
Эта женщина утомляла меня, она меня пугала, но я безоговорочно верил в ее талант, хоть и не понимал этой привычки обвинять меня во всех смертных грехах.
— Я не об этом тебе говорю… ты мужчина, а каждый мужчина хочет переспать с максимально возможным числом женщин… но если и есть кто-нибудь, кому бы я не пожелала такого, так это ты!
— Да, но я вижу ее первый раз в жизни!
— Слушай, я не хочу ничего знать! Если уж ты обманываешь любимую женщину, так изволь делать это так, чтобы она ни о чем не догадывалась!
— Слушай, Моэко, я не знаю ее!
— Кого ты хочешь убедить в этом?
— Мы встретились сегодня утром у стойки «Японских Внутренних Авиалиний», чтобы сесть на самолет из Такамацу, она сказала мне: «Здравствуйте, как ваши дела?», и мы отправились сюда, на побережье. Вот и все! Как же я могу тебя обманывать?
— Когда лжешь, первое дело — использовать побольше имен собственных; любая фальсификация строится на этом принципе. Можно сказать: «Мы встретились у стойки «Японских Внутренних Авиалиний» в ожидании рейса из Такамацу», — и это звучит достаточно правдоподобно; можно говорить все, что хочешь: Коматцу, Ивамисава, Хачиноэ, Ичиносеки, Такасиоромачиотоми, побережье Сироноура — чем труднее для восприятия, тем лучше, но, к несчастью, я знаю все эти штуки; кроме того, я видела тебя, когда ты прилетел, ты хотел сказать: «Попробуй, докажи, что это ложь!»; этакая адвокатская уловка… ты ведь окончил юридический факультет, да? Чтобы обвинить в совершении преступления, нужны веские доказательства, не так ли? Но представь себе — полагаю, если ты учился на юридическом, то должен это знать, — чтобы установить свою невиновность, нужно доказать, что ты не совершил ничего дурного.
— И вовсе нет. Невиновность доказывать необязательно, довольно будет и того, что есть сомнения в виновности. Моэко, есть ли у тебя хоть какие-нибудь доказательства, что я изменил тебе с этой гримершей?
— Здесь я задаю вопросы!
— Это в Средние века ведьмы должны были доказывать свою невиновность.
— Ну, если у тебя имеются грешки в прошлом, то это не оправдание.
— А у меня они есть?
— А ты можешь доказать, что нет?
Горничная принесла нам чай, приготовила постели, потом нам подали обед… и даже во время еды, да и после обеда тоже, спор наш никак не затихал.
Что самое странное, так это то, что Моэко завела этот разговор не от скуки и не из ревности — она была искренне убеждена, что я спал с этой гримершей. Она заметила массу особенностей в нашем поведении. Нет, речь шла не об обмене взглядами или о чем-то подобном… Скорее, наоборот.
Ее раздражало, что я веду себя совершенно естественно. Я встретил эту девушку утром и едва успел обменяться с нею парой слов, вел себя не «так, как будто у нас ничего не было», а «именно потому, что у нас ничего и не было на самом деле». И только Моэко наотрез отказывалась это понимать.
Например, она говорила, что на третий день нашей совместной работы я вел себя с этой барышней точно так же, как и с ней. Кажется, она была просто не в состоянии поверить в естественность чьего-либо поведения. Несомненно, эта мысль вытекала из ее теории актерского мастерства. Однако, по-моему, все же несколько странно применять эту теорию ко всем людям без разбора.
Между тем, пока я выслушивал рассуждения Моэко на мой счет, со мной начало происходить что-то непонятное. Если брошенный на женщину взгляд может служить поводом к началу адюльтера, то в этом смысле я, возможно, и имел что-то с этой гримершей. Может быть, в мечтах или наяву я запустил ей руку пониже пояса где-нибудь в тесном сортире «Внутренних Авиалиний»… или же в нашей прошлой жизни мы были с нею парочкой львов в саванне, и что-то с тех времен осталось в нашем мозгу? Каждый раз, слушая убежденные высказывания Моэко об актерской игре, я невольно погружался в такие мысли. Несомненно, подобное практиковали в китайской народной армии для перевоспитания масс.
Как обычно, наши бесконечные споры оканчивались любовью, что давало коротенькую передышку, и мне удавалось заснуть минут на двадцать. Но Моэко никогда не спала, даже после вспышек страсти; ее сознание просто не знало состояния покоя. В тех случаях, когда мы ложились вместе, засыпать раньше Моэко было опасно для жизни. Однажды она попыталась задушить меня своими чулками. Почувствовав удушье, я проснулся и увидел ее прямо перед собой. Ее лицо не выражало абсолютно ничего, но было все в слезах. При этом Моэко читала стихи, уж не помню чьи — Анатоля Франса или Уильяма Блейка. Охваченный ужасом, я оттолкнул ее что было сил. Моэко упала с кровати и покатилась по полу, продолжая бормотать с улыбкой: «Да, это так, это так!» Я уверен, что мое лицо во сне опять показалось ей чересчур естественно выглядящим. Моэко терпеть не может подобных слов. Она считает, что истинно «естественное» поведение в принципе невозможно. Все это лишь актерская игра…
— Вы попали в засаду. Это «Спешл форс»! Не двигайся, или я перережу тебе горло! — неожиданно выкрикнула она, и я ощутил на своей шее крем для бритья.
Я поступил так, как она приказала, почувствовав, как при воспоминании о Вьетнаме во мне закипает гнев. И сегодня я все еще вижу сны о нем и верю, что именно вьетнамский опыт помог мне выжить. Это повторялось несчетное количество раз, но если бы я распсиховался и закричал, то Моэко сразу же посмотрела бы на меня с насмешкой. Но как бы то ни было, всякий раз, когда она намекает на мою вьетнамскую эпопею, мое желание бросить ее становится все сильнее и сильнее.
И все же меня восхищает ее потрясающая память. Я не так уж часто говорю о вьетнамской войне. И термин «Спешл форс», насколько я помню, употреблялся мною один только раз. Засада, устраиваемая этой группой, — своего рода военная хитрость, которая применялась правительственными солдатами, действовавшими под покровом темноты. Бойцы «Спешл форс» перерезали глотки вьетконговцам, которые по ночам подкрадывались к позициям. Но именно вьетконговцы были настоящими мастерами ночного боя. Солдаты правительственных войск и американцы панически боялись темноты. Часовые называли вьетконговцев «змеями», потому что они могли подобраться прямо к лагерю и бесшумно перерезать все боевое охранение. Чтобы защитить себя от этой опасности, солдаты, участвовавшие в боевом охранении, рассредоточивались по местности и следили за перемещениями «змей». Вот что представляла собой та самая «засада», в которой я побывал один только раз. Если не считать Моэко, то самое сильное чувство страха я испытал, когда сидел в ночном охранении. Моэко часто просила рассказать что-нибудь про Вьетнам, но про засаду я рассказывал всего лишь раз, почти сразу после нашего знакомства.
Когда Моэко намекает на мое военное прошлое, я испытываю такое ощущение, будто она смеется надо мной. На самом деле так и есть, она все способна обратить в шутку.
Все, чем я сейчас обладаю, пришло ко мне благодаря Вьетнаму. И даже когда в моей жизни многое рушилось, Вьетнам оставался чем-то особенным, неподвластным разрушению.
Все, что я там пережил, было особенным. У меня было необычное ощущение полноты жизни.
Для меня это истина, но для Моэко — всего лишь фарс. Однако фарсом является не Вьетнам как таковой, а то, чем я являюсь в настоящее время… и мое отношение к прошлому.
При слове «засада» я почувствовал, как внутри меня закипает гнев, но из-за приставленного к горлу лезвия я не мог даже пошевелиться.
