— Ладно. И о чем же ты хочешь поговорить?
Кавасима в нетерпении взглянул на часы. Было уже почти семь. Мысленно представляя себе все, что нужно совершить по окончании ритуала, он хотел как можно скорее перейти к делу, однако боялся возбудить в ней беспокойство или подозрения.
— О чем угодно… Расскажи мне, что тебе нравится. Или, например, о самой гнусненькой извращенности, которую тебе удалось в своей жизни проделать?
Ей придется учить мужчину в дешевом костюме тому, как возбудить ее, и объяснять, как здорово им обоим будет, если они воспользуются эластичным бинтом, чтобы один только ее клитор выступал для него из повязки — чтобы смотреть, трогать, лизать…
«Самая гнусненькая извращенность, которую тебе удалось в своей жизни проделать». Кавасима поежился при этих словах, потому что сразу представил себе женщину, которую он ударяет ножом для колки льда. Колотить друг друга до изнеможения, потом плакать, просить друг у друга прощения и, сняв одежду, целовать только что поставленные синяки и шишки — вот такое она любила. Иногда, когда она как следует ударяла его кулаком, он думал: через минуту она будет вылизывать это самое место.
Он видел перед собой кожу клубной девушки, гладкую, без морщин. Как ему не терпится перерезать ей ахиллово сухожилие!
— Ты видел когда-нибудь, как женщина мастурбирует?
Тиаки улыбнулась, говоря это, но быстро прикусила язык. Она представила себе, что этот мужчина в дешевом костюме вообще никогда не делал ничего гнусненького, кроме как в стрип-клубах или в банях. Первое, что ей надо сделать, — это привести его в соответствующее настроение. Призывно глядя ему в лицо, она встала с дивана, подняла юбочку от Дзюнко Симада и уперлась одним коленом в ручку кресла, показывая красные трусики над черными чулками. Она засунула указательный пальчик в рот, как бы смачивая его слюной, а потом стала нежно трогать им внутреннюю поверхность своих бедер. «Наверняка он раньше ничего такого не видывал, — думала она. — Я вас так сейчас обработаю, господин клиент, что вы против воли истечете семенем и запачкаете ваши дешевенькие трусики. А потом мы вместе примем душ, и я научу вас, как закрепить эластичную повязку на душе».
«Какая странная обувь, — думал Кавасима. — Короткие, со шнурками сапожки, закрывающие лодыжки, черные, на шпильках. Надо попросить ее снова надеть их, прежде чем он ее свяжет. Потянуть на себя за шпильки, чтобы как следует выступило ахиллово сухожилие, а потом резко резануть острием ножа. А что потом будет с сапожками? — спрашивал он себя. — Просто съедут на носок или упадут, когда сухожилие будет рассечено?»
Девушка закрыла глаза и начала постанывать.
«В этих черных чулках ее ноги кажутся необычайно эффектными и стройными. И на ее бедрах и заднице мяса тоже немного. Когда она закончит, он мягким, учтивым тоном попросит ее раздеться. Что за нелепое представление, однако. Кто-то должен сказать ей, что от таких сценок хочется блевать».
Тиаки водила пальчиком по промежности, когда услышала, что мужчина смеется. Она открыла глаза: он сидел в своем дешевом костюмчике, прикрыв рот платком и покашливал.
— Хватит, — сказал он.
Униженная, она спустила ногу с ручки кресла, ударившись ею о кофейный столик и опрокинув банку с колой. Кавасима рефлекторно схватил банку голой левой рукой.
— Идиотка! — закричал он с таким чувством, будто его макушка охвачена пламенем. — Смотри, что ты натворила!
Сердце Тиаки ощутило тяжелый удар и бешено заколотилось. Глаза застил красный туман. Она пыталась завлечь клиента, а получилось, что только рассердила. Это чисто ее вина, и она не в силах остановить возникшую панику. Слова кружились, как мерцающие огоньки, и до них было не дотянуться: ПРОБУЖДЕНИЕ, МАСТУРБАЦИЯ, СЕКС, ДЕШЕВЫЙ КОСТЮМ, УНИЖЕНИЕ, ЯЗЫК ГЛУХОНЕМЫХ, ТУАЛЕТ… Неоновыми огнями светили эти слова в темноте, и воспоминания всплывали одно за другим. Это было страшнее всего — внезапное предчувствие кошмара. Когда он приходит, то, конечно, уже не может быть ничего ужаснее.
«Макияж, — подумала она. — Я должна поправить свой макияж». Кавасима не знал, что произошло с девушкой, но что-то случилось, и зрелище этого чего-то его нервировало. Рассердил он ее смехом во время мастурбации или испугал тем, что накричал на нее? Лицо ее превратилось в бледную маску, глаза — в монетки, глядящие из глазниц в никуда. Он было собрался ободрить ее, когда она внезапно потянулась к сумочке, валявшейся в ногах, поставила ее себе на колени и достала помаду. Она начала механически красить губы, глядя в зеркальце косметички, которую держала в левой руке. Значит, не сердится, выглядит совсем спокойной. Он не заметил, что кончик помады дрожит и линия, нанесенная на губы, неровная. Девушка положила помаду и косметичку обратно в сумочку.
— А сейчас мне надо принять душ, — сказала она.
Теперь ее голос звучал несколько иначе.
— А потом ты разрешишь мне тебя связать?
— Все, что захочешь! — хихикнула она. Сжимая в руках сумочку, Тиаки направилась в ванную и заперла за собой дверь.
Что она там делает? Прошло полчаса с тех пор, как эта девица накрасила губки и исчезла в ванной. Кавасима тщательно, несколько раз протер банку из-под колы, удаляя отпечатки пальцев. Все необходимое для ритуала было приготовлено. Он уже надел пару новеньких перчаток и вынул из чехлов оба ножа. Проделывая это, Кавасима воображал себе стройные ножки девушки. Талия у нее тоже, должно быть, тонкая, и живот плоский. Он купил самый длинный нож для колки льда, какой был в продаже, — острие пятнадцать или семнадцать сантиметров в длину. Оно должно пройти навылет. Он решил связать ее на диване, но стоило подумать над тем, чтобы не видеть, как нож протыкает ее насквозь. Хорошо бы подвесить ее к потолку, чтобы носками она касалась пола, — вот что было бы идеально, но в этом номере, увы, это невозможно. Нет ничего, через что можно было бы перекинуть петлю.
Сердце его учащенно билось, пока все эти мысли мелькали в его голове. Он прислонился к стене в прихожей рядом с ванной и позвал ее. Что она там делает — голову моет, что ли?
Больше всего его насторожила та тревога, которую он увидел в глазах девушки. Эти немигающие, странные глаза. Кавасиме даже казалось, что он прежде видел женщину с такими глазами, но он не мог припомнить, кем она была. Обо всех женщинах из прошлого у него были только самые неприятные воспоминания, кроме Йоко.
— Все в порядке? — спросил он, стуча в дверь ванной.
— Все нормально! — раздался голос оттуда. — Еще чуть-чуть!
Ответ прозвучал на высокой, искаженной ноте, будто кассету запустили не с нужной скоростью. Он по-прежнему слышал шум душа.
«Помаду размазала, — подумала Тиаки, впервые увидев себя в зеркале ванной. — Надо исправить оплошность». Она яростно стала тереть губы тряпочкой, почти раня их, но уже никакой боли не чувствовала. Она сняла верхнюю одежду, сложила ее, затем перетряхнула и сложила снова, потом проделала все то же самое со своим нижним бельем. Она включила душ и долго вертела ручки холодной и горячей воды, пока вся ванная не наполнилась паром, потом попробовала воду рукой и вскрикнула. Это был кипяток. Она стала медленно вращать ручку холодной воды, снова попробовала воду рукой, и так десяток раз, и в конце концов вернулась к зеркалу, оставив воду литься, а ванную наполняться паром.
Поправляя светильник, она вспомнила, как все это произошло с ней впервые. Она была в старших классах, когда в первый раз приключился кошмар. Только когда это начинается снова, как сейчас, она в силах отчетливо вспомнить, на что это похоже.
Второй год в старшей школе. Компания одноклассников собралась дома у одного из них — родители его были в отъезде. В конце вечера уселись смотреть порнографическое видео. Пленка не была перемотана, и все начиналось прямо с жесткой сексуальной сцены. Она сама не знала, как долго смотрела на это, но помнила, как в какой-то момент у нее заболел живот и внезапно ее сковал ужас, не имеющий имени. Это было, как если бы кто-то направил луч света ей в лицо, и перед ее глазами возникла совершенно иная сцена.
Это был первый случай, но кошмар посещал ее еще семь раз. Начиналось все с исчезновения
