– Мне дали специальное имя. Знаете же, у нас имена не просто имена, а рассказывают целую историю. Так вот, кроме имени Эсса, у меня есть еще одно, означающее на языке нашего племени «пусть остается». Мне предопределили жить.
– Но Эсса, – улыбнулась я, – одним именем ребенку не поможешь!
– Нет, не поможешь. Но мне было предопределено выжить, а потому женщины деревни постарались. Меня обернули в хлопчатобумажную ткань и на три месяца поместили в таз с пальмовым маслом. Голову мне постоянно натирали животным жиром, смешанным с карите, маслом дерева ши, так делают многим детям, даже здоровым. Несколько раз в день меня вынимали оттуда, мыли, кормили, бабушка говорила, что мать заставляли сцеживать молоко и смешивать с соком стеблей несладких бананов. Мать не верила, что я выживу, но я выжил…
Я просто не знала, что и сказать. Люди, у которых не было ни кувезов, ни обогревателей, ни специальных витаминов, ни мониторов, ни медицинских талмудов, указывающих им, что и как надо делать, эти необразованные люди интуитивно знали, что именно надо делать, чтобы выжил недоношенный ребенок! Что ему необходимо постоянное тепло, как в животе у матери, питание, витамины. Что его нужно предохранять от обезвоживания, дать возможность коже нормально развиваться и эпителизироваться – и вот главные заповеди выполнены. Все эти растительные масла, богатые витаминами и минералами, животные жиры в качестве термостата и питания, сцеженное молоко – это ведь не просто народная мудрость, это азы современных методов выхаживания младенцев. И после этого кто-то смеет утверждать, что это отсталый народ?
– Эсса, тебе просто повезло, что ты родился в деревне, где всё это знали.
– Да нет. Такое знают в любой деревне. Может, есть и другие секреты, просто мне про них не рассказывали. Бабушка любила меня, потому повторяла эту историю.
– А почему же тебя тогда не отдали ей на воспитание?
– Она старая была. Очень старая. Моя мать была ее последним ребенком.
– Она еще жива?
– Кто, бабушка? Нет. Умерла. Давно.
– Ты ездил на похороны?
– Конечно. У нас принято, чтобы на похороны приезжали все. Даже если живешь на краю земли, когда умер близкий человек – надо обязательно приехать. Иначе не поймут.
– Ты хорошо ее помнишь?
Помолчал:
– Да.
– Тебе было жаль, когда она умерла?
– Она была очень старой. Ей было пора уже.
– Мне показалось, она была тебе единственным близким человеком?
– Как это?
Он не понял. Он не знает, что такое «близкий человек».
– Ну, единственный человек, которому ты небезразличен.
Эсса пожал плечами. Он не понимал меня. Его кормили, поили, одевали, оплачивали школу. Это все было частью небезразличия. Он не понимал, о чем еще я говорю.
– Ладно, Эсса. Не обращай внимания. В любом случае я рада, что ты выжил и что о тебе заботились.
– У нас очень крепкая семья, мы все друг друга поддерживаем! – с гордостью ответил он.
Я кивнула. Что бы там ни было, рассказ его меня поразил.
Я вернулась к своим записям. Эсса вновь раскрыл книгу и принялся читать, шевеля губами. Иногда он что-то выписывал в блокнот. Интересно сравнить наши воспоминания, доставшиеся по наследству от бабушек. Я храню в памяти рассказы о гордой и независимой прапрабабушке, рискнувшей во имя защиты своих прав все бросить и уехать в метель, а он бережно хранит то, как ему помогали выжить. Просто выжить. Ему нет дела до проблем прав человека. Как и не было его бабушкам. У них другая, постоянная, более насущная проблема – как выжить.
Дни летели, работа занимала бoльшую часть моего времени, а Эсса скрашивал мои вечера. Он готовил для меня наивкуснейшие блюда, ходил со мной на рынок и учил выбирать незнакомые мне овощи и фрукты. Он стал незаменимым помощником, и я к нему быстро привыкла.
И однако же он приводил меня все в большее замешательство, этот мальчик Эсса. Я никогда не проверяла его паспорт, действительно ли ему было восемнадцать, или же он мне соврал? Высокий, худой, очень ловкий, по-кошачьи пластичный и быстрый, Эсса был похож на совсем юного подростка. Возможно, из-за выражения лица, такого простого, даже наивного. На улицах, где парни его возраста ожидали туристов на каждом углу, норовя облапошить и вовлечь в невыгодную сделку, Эсса выглядел неприспособленным к жизни. Казалось, что он совершенно не может постоять за себя, не знает, как конкурировать с другими, более ушлыми сверстниками.
– Эсса, а чем ты обычно питаешься?
– У меня здесь много родни.
– И что?
– Каждый кормит понемногу.
– Ты ничего не зарабатываешь?
– Зарабатываю. Продаю телефонные карточки, на рынке кое-что продаю.
Ясно. Таким образом здесь много не заработаешь.
– Ты ведь умеешь читать, не так ли?
– Да. – Он гордо выпрямил плечи. – Я закончил школу. Все двенадцать классов!
– А кто же платил за твое обучение в старших классах? Это же довольно дорого?
– Пастор. Он некоторым детям выделял от прихода деньги, я выиграл конкурс…
Сама не знаю, почему, но я порадовалась, что Эссе так повезло. Не зря он мне понравился, светлая голова у мальчишки. Среди местного населения и треть не могла похвастаться, что закончили двенадцать классов, ужасающая безграмотность поражала воображение.
– Эсса, а что же ты дальше ничего не делаешь?
– Почему не делаю? Я работаю.
– Ну… я хотела сказать, жалко же закончить школу и торговать телефонными карточками. Неужели тебе не обидно? Столько лет потратил, за тебя платили, и все ради чего?
Эсса опустил голову. Он чистил кокосы, срубая мачете твердую кожуру. Я поражалась его четким движениям; как он умудрялся не порезать пальцы, для меня оставалось загадкой. Как и многие другие его навыки. Я присела рядом с ним. Даже на корточках, ссутулившись, он был намного выше меня, и меня это почему-то рассмешило.
– Эсса, чего молчишь?
Я положила руку на его плечо, он вздрогнул, отпрянул.
– Что случилось-то? Не взяли на другую работу или не пытался?
– Провалил экзамены.
– Куда?
– На медбрата. Хотел стать медбратом, а экзамены провалил.
– Когда?
– Сразу после школы.
Я села на землю, скрестив ноги по-турецки. Так мне было легче заглядывать ему в лицо. Я уверена, если бы Эсса был белокожим, он бы сейчас пылал, как ошпаренный рак. Ему было стыдно, и это радовало. Если бы он произнес все это обыденным, равнодушным тоном, я бы не придала его словам большого значения. Но он
– Эсса, а когда следующий экзамен?
– Через два месяца.
– Будешь еще раз пытаться?
Он смотрел в сторону.
– Не знаю, – пробурчал.
