— Да… — сказал я и понял, что разговор кончился. Вроде бы много-много всего надо спросить, а вроде — и нечего. То есть глупостей много, но вот по существу… Подумать надо. — Что ж, пошли по домам, что ли?
— Пошли, — Юрка потянулся к костылям и начал подниматься.
— Черт! Черт! Черт! — вскрикнул я и ударил кулаком по стенке гаража. Я все услышал и понял, но почему-то после того леса мне казалось, что Юрка теперь всегда будет гибким и быстрым, как тогда, когда он одним махом взлетел на спину рыжей лошади…
— Ничего, — утешил меня Юрка. — Привыкнешь. Я же привык… А ты думай…
— О чем думать? — не понял я.
— Обо всем. Как ты теперь будешь… Я ж тебя не зря туда брал…
Поздно вечером, точнее, уже ночью, когда мать давно заснула на своей оттоманке и храпела с открытым ртом, я понял, что имел в виду Юрка.
Листья герани на фоне окна походили на черные кошачьи лапы. Когда под окнами проезжали машины, тень от люстры на потолке раздваивалась, пробегала из угла в угол, а потом чуть-чуть покачивалась. В комнате было душно, потому что мать очень боится сквозняков. Я лежал под ватным одеялом и никак не мог согреться. Меня трясло. Ныли разбитые о стену гаража костяшки пальцев.
Глава 9
— Гляди, какая… — сказал один из парней и облизнул узкие губы. Судя по прикиду и усику радиотелефона, торчавшему из кармашка одного из них, они были из «ашек». Класса так из десятого.
— Да ну, малолетка…
— Разуй глаза. Говорят, она совсем ку-ку. Почти не разговаривает. Значит, болтать не будет.
— Да брось ты, Артем, охота связываться… Чего ты на нее запал-то? Да еще из этого… класса коррекции… Других, что ли, нету?
— Да посмотри ты внимательно… Она мне даже во сне снилась… Рассказать, что?
— Во козлы! — прошипела Витька.
— Убил бы всех, — согласился с ней Пашка. — Но чего ж? Все равно — рано или поздно…
— Пантелей, они…
— Да бросьте вы! Не наше дело. Охрану не приставишь. Все равно ей пропадать, если не поправится. Да и так. Уж больно она… Ладно, заболтался я с вами. Дела стоят. Покеда! Завтра на математику приду.
— Я ее иногда и сама убить хочу, — сказала Маринка с каким-то сложным чувством. — Чтоб не мучилась.
Глава 10
Во вторник Митька пришел в школу один и ходил с таким потерянным видом, что всем было ясно: к вечеру изловчится как-нибудь и напьется. Просил денег у Пантелея. Пантелей не дал. Не потому, что нету, — принципиально. Хотя Митька и говорил, что отработает. Мне кажется, отказал из-за Витьки. Пантелей ее как-то… уважает, что ли?
Ленка и я пробовали спросить у Митьки, куда Витька подевалась, он бормотал что-то, но никто не понял. Митьке надо задавать прямые вопросы, чтоб он отвечал только «да» и «нет». Мы выяснили, что Витька не заболела и не сбежала. Маринка вызвалась сходить после уроков и узнать, в чем там дело.
В среду Маринка отчиталась. Оказывается, Митькина и прочих его братьев и сестер маманька куда-то подевалась. Ушла и не вернулась. С ней такое и раньше бывало, ничего страшного. Но сейчас осталась Милка, Митьки и прочих самая младшая сестра. Милке семь месяцев, и до сей поры она ела только молоко. А сейчас орет благим матом третьи сутки и кашку, которую ей Витька варит, есть никак не хочет. Витька уже с ног падает. Пока Маринка два часа качала Милкину кроватку, Витька поспала. А Митьку Милка боится.
— Может, в ясли ее? — спросил Игорь Овсянников.
— Семь месяцев, идиот! — рявкнула Маринка. — Какие ясли?! С полутора лет берут, да и то не во все.
— Можно в дом ребенка, — сказал Ванька. — Только жалко. Там дюже плохо.
— Витька с Митькой никому отдавать не хотят, — сообщила Маринка. — Думают, маманька вернется. Она ж раньше-то возвращалась…
На последней перемене ко мне «прихилял» Юра на своих сложных костылях (он сам так свою походку называет: «хилять на полусогнутых») и жалобно попросил:
— Антон, объясни про Милку. Я не понял — как так?
— А вот так! — зло ответил я. Потом успокоился и объяснил.
Вообще-то тетя Нина, Митьки, Милки и остальных мать, — женщина неплохая и очень добрая. Она им иногда и книжки читает, и стирает, и даже елку новогоднюю делает. А иногда — ее как выключает кто. Лежит и не делает ничего. Может, это болезнь какая, а может, у нее просто сил мало — не знаю. Она ведь не пьет, не курит и наркотики не любит очень. И гулящей ее тоже не назовешь. А детей у нее так много, потому… В общем, потому что она очень добрая и отказывать никому не умеет. Но и делать с этими детьми тоже ничего не делает. Как Митькиного отца посадили, так и живет… непонятно как. Иногда уходит куда-то. Потом возвращается. Вот и теперь.
На следующий день Мишаня принес и отдал Митьке кенгурушник, в котором младенцев носить, у него от младшей сестры остался. А Пантелей пришел в школу с огромным рюкзаком. Его даже внизу охранник пускать не хотел. Потом посмотрел, что не бомба, и пустил. В рюкзаке лежало детское питание в коробочках и баночках. Мы думали, что он его тоже Митьке отдаст, но Пантелей Митьке не доверяет. После математики он ему сказал: «Веди!» — и Митька повел.
После выходных Витька пришла в школу, зато Ленка исчезла. Я понял, что девчонки установили дежурство, чтобы Витька могла как-то учиться. Хотел предложить свои услуги, но не решился. Потому что я вряд ли с семимесячным младенцем справлюсь. Боюсь я их и не люблю. Где-то до двух лет. Потом — ничего. А когда совсем маленькие — они страшные. Лежат такие личинки толстенькие или ковыляют на кривых ножках, бормочут что-то на своем колдовском языке… Головы большие, ручки маленькие, загребущие, главное слово — «дай!» Страшные…
Глава 11
В среду новый учитель географии сказал:
— А знаете что, ребята? Давайте в субботу съездим с вами за город, на экскурсию. Посмотрим горные породы и минералы, характерные для нашей области. Вот хоть в Саблино. Там есть очень интересные обнажения с окаменелостями.
— Как это — «обнажения с окаменелостями»? — тут же заинтересовался Таракан, делая неприличные жесты. Все, кто понял намек, громко захихикали. Остальные захихикали просто так.
Бедный географ! Нашел, кому предложить. Наверное, ему из всех параллелей дали только «дэшек» и «ешек». Вот он и выбрал наименьшее зло — нас.
— Вы знаете, Сергей Анатольевич, нас ведь на экскурсии не берут, — серьезно сказала Маринка.
— Почему?
— Потому что мы себя плохо ведем, — тоном девчонки-ябеды проблеял Игорь Овсянников.
— Но, может, ничего? Не так уж плохо? — спросил учитель, и мне опять стало его жалко. — Есть же и в вашем классе ребята, которые хотят что-то знать. Крылова? Антонов? Стефания?
