разгаре, но мне почему-то очень хотелось спать. Я подумал, что это, наверное, такая защитная реакция: мозги отключаются, чтобы не перегреться.
Мы наткнулись на них к вечеру. Совершенно случайно. И если бы не Юрка, я бы прошел мимо. Он все-таки здесь старожил и лучше ориентируется. Хотя о таком он меня не предупреждал. А мне бы такое и в голову не пришло. Ведь мы с Юркой всегда оставались такими же, как были. Потом уже вспомнил его давние и показавшиеся мне загадочными слова: «Меня-то ты точно узнаешь…»
У Пашки были невероятно мохнатые ресницы и маленькая аккуратная челочка. Тень от ресниц ложилась на круглые щеки. Пашка сидел в саду за столом и ел бублик с маком. На столе перед ним стояла кружка с горячим молоком и блюдечко с малиной. Лет Пашке было приблизительно пять, ну, может быть, пять с половиной.
Витька находилась тут же. Она сидела в плетеном гамаке и раскачивалась, отталкиваясь от земли ногой в лакированной туфельке. Рядом, под яблоней, стояла коляска, занавешенная от мух кружевной салфеткой. В коляске, должно быть, спала Милка.
Мы с Юрой притаились в кустах акации и почему-то избегали глядеть друг на друга.
Высокая полная женщина, похожая на сдобную булку, спустилась с крыльца, слегка переваливаясь сбоку на бок, подошла к столу. Ласково взъерошила Пашкину челочку.
— Ну что, Пашенька, — певуче спросила она. — Подлить еще молочка?
— Не хочу-у молочка! Хочу моложеного! — капризным басом отвечал Пашка.
— Завтра с утра купим. Обязательно. Самое большое мороженое для моего Пашеньки. А сейчас молочка попей. Ну давай, поросеночек мой розовый, давай… За папу, за маму… Викочка, а ты малинки-то поела? Бубличка не хочешь еще?
— Поела, спасибо, — откликнулась Витька и разгладила оборки на розовом платье. — А Милу не пора еще кормить? Я могу сама…
— Да что ты, Викочка, детонька! — умилилась женщина. — Я сама ее покормлю, как проснется. А ты пойди с девочками в саду поиграй или вон мультики по телевизору посмотри…
— Может, я посуду помою?
— Ах ты, моя умница! — женщина отошла от нахмурившегося Пашки и обняла поднявшуюся ей навстречу девочку. — Как же мне с тобой повезло! Ни у кого такой дочки нет! Чтоб и умница, и красавица, и по дому помощница…
— Какая ж я красавица? — удивленно спросила Витька. — Я ж урод…
— Да что ты говоришь такое! — женщина возмущенно всплеснула руками. — Как у тебя язык-то повернулся! Красавица ты моя! Фигурка тоненькая, глазки зеленые, ясные, волосики пушистые…
Витька, опустив голову, ковырялась в песке носком туфли.
— Пойдем! — я потянул Юрку за рукав. — Пошли отсюда!
Юрка пожал плечами, но сопротивляться не стал. Уже потом, на пыльной проселочной дороге, спросил: «Почему?» Я не сумел объяснить словами. Но без слов знал точно. Смотреть на Пашку и Витьку было… неудобно, что ли? Все равно как подглядывать за тем, как женщины раздеваются, или еще что-то в этом роде. В общем — не нужно этого, и все! Так я Юрке и сказал. Он кивнул и больше ничего не спрашивал. Что выбрал для себя Мишаня, мы с Юркой так и не узнали. Да я, если честно, уже и не хотел знать. Достаточно мне было всего.
Ни Димуры, ни Табаки за гаражами не было. И вообще никого не было, кроме нас с Юркой. Он поднял свои костыли и сказал:
— Эксперимент не удался.
— Эксперименты на людях запрещены, — ответил я.
— Теоретически — да, возразил Юрка. — А практически — ого-го!
— А мне плевать! — сказал я и пошел домой.
Вечером мне позвонил Юра. (Откуда только телефон узнал? Я ему не давал, а он не спрашивал.) Сказал, что Пашка дома и ничего не помнит.
— Злится? — спросил я.
— Нет, Юрка рассмеялся в телефонную трубку. — Он думает, что это какой-то наркотик. Ему понравилось, говорит, что здорово тащился, хотя и не запомнил ничего.
— Еще бы! — сказал я и вспомнил Пашкины ресницы. Почему я раньше их не замечал?
Глава 16
На следующий день в школе Мишаня посматривал на меня как-то странно, но ничего не спросил и не сказал. Я тоже не напрашивался. Витька подошла и тихо сказала:
— Я не знаю, что это и как. Но все равно — спасибо. А Митьку туда — можно?
Я сразу понял, что она все помнит. Как и я сам. На секунду мне очень захотелось рассказать Витьке про меч и черные холмики у кабачка «Три ковбоя». Я удержался, конечно. Витьке своих проблем хватает.
— Понимаешь, Витька, все очень сложно… — сказал я.
— Понимаю, — кивнула Витька и отошла.
А рядом со мной возник Митька. Он явно хотел что-то сказать или сделать, но, как обычно, не находил слов. Я попробовал ему помочь:
— Хочешь набить мне морду?
Митька отрицательно помотал головой.
— Хочешь узнать, о чем мы с Витькой разговаривали?
Митька неуверенно кивнул.
— Прости, я не могу тебе сказать. Витька сама расскажет, если захочет. Но ничего плохого я ей не сделаю. Не бойся. Да и не получится. Витька сильнее нас обоих. Не физически сильнее, а по-другому. Понимаешь?
— Я не боюсь, — наконец выговорил Митька. — Она рассказала мне. А потом — смеялась. Я не знаю, как ты… Я — могу?
— Что можешь, Митька? Попасть туда?
— Нет, — Митька снова отчаянно замотал кудлатой головой. — Для нее — это? Ты знаешь, Витька не смеется. Никогда. А тут… Я хочу для нее… Я тебе — все…
— Я понял, Митька, — серьезно кивнул я. — Ты готов отдать что угодно, лишь бы еще раз услышать Витькин смех. Потому что Витька никогда не смеется. Но я не знаю…
Митька смотрел на меня глазами умоляющей собаки. Мне хотелось провалиться сквозь землю или хотя бы — завыть.
Чтобы этого не делать, я стал вспоминать — и действительно — не вспомнил ни одного раза, чтобы Витька смеялась. Иногда она улыбается. Кривовато и редко. Раньше я на это не обращал внимания, и только теперь, когда Митька сказал… Впрочем, это как раз понятно, потому что для меня Витька — просто девчонка, одноклассница, а для Митьки… для Митьки — вся жизнь. И на какую-то короткую секунду я вдруг позавидовал несчастному дебилу Митьке. Ему хоть понятно, для чего жить и что делать…
Дни ползли, как троллейбусы по широкому проспекту во время осеннего дождя — одинокие, мокрые, расплывчатые.
Юрка прилежно учился и помогал Пашке. У Пашки стали лучше оценки, а в глазах немного рассеялась муть. Однажды на перемене я видел у него в руках книжку. Все учителя говорили, что у Пашки прогресс и хвалили Юру. Юра смеялся, кланялся и, как конферансье в сторону артиста, вытягивал руку в направлении Пашки. Пашка надувался от гордости, хрустел и переливался разными красками, как пакетик из-под чипсов.
Иногда на переменах к Юре приходил со своего этажа маленький «ашка» Вадик. О чем-то они с ним шептались, чем-то обменивались, катались на коляске и вообще — дружили. Вадиковой учительнице эта дружба явно не нравилась, поэтому она норовила Вадика выследить, изловить и утянуть обратно, к своим. Мне казалось, что сама она против Юры ничего не имеет, но опасается неодобрения спонсора — Вадикова
