— Гена, давай пока будем считать, что он просто волшебник, а? — попросил Ёська, и сразу стало видно, сколько ему на самом деле лет — десять, одиннадцать, не больше. — Ну, столько всего написано про чудеса — бывают же они хотя бы иногда, правда? Иначе про что писать? Редко, я понимаю, но бывают же! Хотя бы одно чудо на всю жизнь!
— Да, Ёська, наверное, так, — пробормотал Генка, закрыл глаза и с силой потёр лицо сжатыми кулаками. — Наверное, так. Лови своих скорпионов, а я буду думать, как его сестру искать.
— Ой, Генка, здорово! — обрадовался Ёська и даже подпрыгнул на вздрогнувших мостках. — Я знаю, ты что-нибудь обязательно придумаешь. Ты — самый лучший брат на свете! — завершив комплимент ослепительной улыбкой, Ёська снова растянулся на мостках и склонился над своими банками. — Смотри, смотри, Генка! — тут же завопил он. — Он трубку наружу выставил, чтобы дышать. Смотри!
— Сам смотри! — грубовато ответил Генка и потрепал брата по коротко стриженной макушке. — Пока! Волшебник… Щенок ещё… — пробормотал он себе под нос, сходя с мостков и карабкаясь по вырубленным в береге ступенькам.
В комнате было три небольших окна без подоконников. Бежевые обои с сиреневыми завитушками по углам отстали от стен, обнажив затканные паутиной доски. Прямо над застеленным газетой столом глуповато хмурилась с плаката певица Наталия Орейро[20], Валька сидел за столом, положив на газету круглые голые локти, и сыпал сахар на ломтик лимона, плавающий в поллитровой банке с чаем. Рядом лежал наполовину съеденный батон.
— Оп! Опять перевернулся! — сказал Валька, внимательно пронаблюдал, как кристаллики сахара оседают на дно банки, и зачерпнул новую ложку из треснувшей сахарницы с ядовито-синими васильками на боку. — Теперь сюда насыпать…
Генка вошёл в комнату и сел на железную кровать, аккуратно заправленную клетчатым байковым одеялом.
— Помнёшь, Гена! — укоризненно сказал Валька.
— Ничего, потом уберу, — Генка стряхнул башмаки и улёгся на кровати, подложив под спину подушку без наволочки.
— У тебя температуры нет? — внезапно забеспокоился Валька и замер с ложечкой в руке. — Если температура, надо таблетку пить. Хочешь чаю с лимоном?
— Ничего не хочу, Валька. Не дёргай меня. Мне подумать надо. Пойди лучше погуляй. Там у пруда Ёська каких-то страшилищ ловит.
— Не люблю страшилищ — боюсь! — энергично замотал головой Валька. — Ты думай, а Валька будет булочку кушать…
— Валька! — устало прикрикнул Генка. — Как надо сказать? Кто будет кушать?
— Я буду кушать булочку, — подумав, сказал Валька. Генка кивнул, прикрыл глаза и расслабил сведённые судорогой мышцы.
И тут же перед внутренним взором почему-то возникла картина, которую Генка не вспоминал уже много лет: освещённая солнцем чинара[21] посреди вымощенного известковой плиткой двора, ослепительно голубое небо над ней, белый забор. По веткам чинары скачут взад-вперёд скворцы-майны и оглушительными криками приветствуют наступившее утро. Чёрные перья, ярко-жёлтые клювы на фоне пыльной серо-зелёной листвы. Вдоль забора в тени тополей журчит арык[22]…
Всё это было так невозможно давно… Казахский город Джамбул, дом, в котором Генка родился. Огромные деревья и забор до неба. Косые взгляды отца[23], его шатающаяся походка по вечерам, слёзы матери… Маленький Генка пытается успокаивать мать, лезет к ней на колени, чтобы погладить лицо, вытереть слёзы. Но при взгляде на Генку мать почему-то начинает плакать ещё громче и отчаянней. Потом откуда-то появляется свёрток в шёлковом одеяльце, который оказывается Валькой.
Отец, трезвый и довольный. Мать, сияющая, как небо. Смотрит на свёрток с Валькой так, как никогда не смотрела на Генку.
— Вот тебе братик. Он будет играть с тобой.
Дети на улице почему-то не играют с Генкой. Только одна девочка по имени Назия позволяет ему быть её куклой. Она одевает Генку и повязывает ему банты. У Назии широкое смуглое лицо, она добрая, но от её рук и волос всегда пахнет кизяком и ещё чем-то кислым. Генка — брезгливый, у них дома всегда чисто, мама почти непрерывно моет полы и протирает тряпкой пыль. В Джамбуле очень много пыли, потому что ветер приносит её из пустыни.
Валька очень большой, спокойный, много ест и много спит. С ним совсем невозможно играть. Он даже не интересуется игрушками, как все другие младенцы. Если всунуть игрушку ему в руку, то он колотит ею по бортику кровати или себе по голове.
Приблизительно в это время Генка начинает не только видеть и слышать, но и думать. Ему семь лет, в семь лет дети идут в школу. Ему говорят: куда тебе?! Генка умеет читать по-русски и по-казахски и считать до двадцати. Он читает газету «Джамбульская правда» и детские книжки, которые покупают Вальке. Валька книжки не смотрит и не слушает, он их жуёт.
По вечерам мать и отец кричат друг на друга. Генка подслушивает за дверью, пытается разобраться. Отец говорит, что надо уезжать из Казахстана в Россию, что здесь жизни не будет. Мать вроде бы соглашается, но ехать хочет в Германию[24]. Отец возражает, что без языка да с двумя детьми-инвалидами они в Германии никому не нужны, а в России можно своё дело открыть. Мать плачет и кричит, что отец погубил её жизнь и жизнь детей, отец стучит кулаком по столу и хлебает водку прямо из бутылки…
Однажды (Генка хорошо запомнил эту ночь, потому что она случилась незадолго до отъезда) мать вбежала в комнату, когда Генка с Валькой уже заснули, подхватила под мышку сонного Вальку, за руку вытянула из кровати Генку и, что-то крича и не обращая внимания на их рёв, потащила в гостиную. В гостиной буквально швырнула мальчишек на пол, перед диваном, на котором сидел босой отец. Валька кулём лежал на полу и орал хриплым басом, Генка извернулся ещё в воздухе и приземлился на четвереньки.
— Вот! Вот смотри, что водка твоя поганая сделала! Ещё хочешь?!
— Ну Вика, ну всё! — бормотал отец, не поднимая глаз и потирая одной ступнёй о другую. — Ну ты же знаешь, что — всё. Договорились же! Ты же знаешь, даже врачи не говорят, почему…
— Врачи не говорят! Я! Я тебе говорю! Я — здоровая! Я пятерых могла бы родить, как сестрёнка моя младшая! — бесновалась мать.
— Уложи ребят, Вик, они же спать хотят! Ну что ты, в самом деле! Ну всё хорошо будет!
Генка стоял на четвереньках, молча рассматривал родителей и ревущего Вальку и думал о том, что в его жизни уже никогда и ничего не будет хорошо.
Спустя пару месяцев после ночной сцены семья Лис навсегда уехала из Джамбула. А ещё полгода спустя родился Ёська.
Глава 3
Сестры Ветлугины
Крепкий, широкоплечий мужчина в сером пиджаке «с искрой» сидел у стены на стуле и искал, куда бы положить руки. Руки никак не хотели никуда помещаться. Директор школы сидела за полированным столом и с деловым видом рисовала лягушек на лежащем перед ней бланке противопожарной инспекции. Таким
