— Трофимыч, мы с твоим отцом… Мы с дедом Трофимом… Как встретимся, так завсегда… Ну завсегда говорим… по душам говорим… И он мне про тебя тоже говорил: сын у меня — душевный человек, грит. Если что, ты, грит, Василий, к нему… И вот третьего дня тоже… говорили… Ты мне по-соседски…
— Ну по-соседски, не по-соседски, а всё ж участковому в таком состоянии являться не следует, — Виктор Трофимович поморщился, стараясь дышать пореже. Совсем не дышать, естественно, не получалось. — Вот отправлю тебя в вытрезвиловку, там тебе небо с овчинку покажут…
— Отправь, Трофимыч, отправь, я должен через страдание покаяние принять…
— Я тебе, Василий, не поп. И не покаяние тебе нужно, а трезвый образ жизни. На работу постоянную устроиться…
— Куда?! Куда у нас в Петровом Ключе можно устроиться? Пока совхоз был, так я же это… трактористом был. И механизатором могу, четвёртый разряд у меня. Но сейчас же нет ничего…
— Езжай туда, где работа есть.
— Куда я с тремя детьми малыми поеду?! Подумай сам!
— Это ты, Василий, думай! — разозлился наконец Виктор Трофимович. — Я тебе не нянька и не Армия спасения[75]. Чего ты от меня-то хочешь, я никак не пойму?
— Помоги мне, Трофимыч, сына отыскать! Век буду за тебя Бога молить!
— Ты, Василий, атеист, пьяница и безбожник, поэтому Бог тебя не услышит, — назидательно сказал Виктор Трофимович. — А что с сыном-то? Сбежал, что ли?
— Сбежал, как есть сбежал! — Василий ударил себя кулаком в грудь. — Писульку оставил и сбежал. Я, пьяница, во всём виноват.
— Конечно, ты, — безжалостно подтвердил участковый. — Так что ж его искать-то, если своей волей. Пристал, должно быть, к нашей шпане — уголовщине-беспризорщине. Её у нас развелось немерено. От таких-то отцов…
— Я покаяние приму! Но ты же тоже должен… У тебя же обязанности милицейские. У меня сын пропал! Ребёнок! Тринадцать мальчишеских лет!
— Всего тринадцать? Эх! — Виктор Трофимович тяжело вздохнул и тут же скривился от запаха перегара. — Ну ладно, пиши заявление. Писать-то можешь?
— Я — могу. Я — всё могу, — быстро закивал Василий.
— Тогда пиши. Я сам в отделение отнесу, а то они как увидят тебя, такого красавца, так сразу на месте родительских прав лишат.
— А разве так можно — на месте? — встревожился Василий. — Так нельзя!
— Пиши, горе луковое! — воскликнул Виктор Трофимович. — Вот здесь сверху: начальнику двадцать третьего отделения милиции Смирнову К. Е… от гражданина Болотникова В… Как там тебя по батюшке-то? Геннадьевич? Значит — В. Г. Заявление…
— Виктор Трофимович! — Андрюшин голос в телефонной трубке дрожал от еле сдерживаемого возбуждения. — Виктор Трофимович! Опять!
— Что — опять? — Ангелина только что подала ужин — вареники со сметаной и шкварками. Холодная стопка и горячий чай ждали своей очереди. — Чего случилось-то?
— Питерские школьники снова с нашими схватились. Похоже, по наводке. Мне дружок позвонил, мы вместе в школе милиции учились, он теперь на вокзале. Я просил сообщать мне, если что. Виктор Трофимович, там — огнестрел!
— Что-о?! Огнестрел?! Лисы стволами обзавелись? Говорил же я…
— Да нет, Виктор Трофимович! В том-то и дело! Это питерские в наших стреляли! Попали, между прочим. Раненый есть. Какой-то Вонючка. Больше ничего пока неизвестно. Виктор Трофимович! — чувствовалось, как Андрюша прямо-таки подпрыгивает у телефона.
— Собирай информацию, я подъеду, — глухо велел Виктор Трофимович, отодвинул в сторону тарелку с варениками и тяжело уронил голову на руки. — Дожили! Дети в детей стреляют!
Глава 10
Братья Яжембские
— Всё равно они нас сильнее — вот о чём думать надо, — задумчиво сказал Баобаб.
Стасик Орлов хмыкнул.
— И ничего смешного. Ты, я — ничего себе, драться можем. Ну, может, Варенец ещё, если разозлить. А Никит
— Так надо одним пацанам ездить…
— Ты будешь с этой Аи говорить? Пожалуйста! На меня она как глазищами своими глянет, так я себя и теряю… Нет, пускай уж девчонки…
— Может, нам вооружиться? — предложил Борька Антуфьев. — Ножи взять, напильники, ещё что?
Пацаны переглянулись. Разговор происходил в школе, в мальчиковом туалете, на третьем этаже. Никит
— А чего… — одобрительно начал Никит
— Ерунда! — решительно отмёл предложение Баобаб. — Ты, Никит
— Верно Баобаб объясняет, — поддержал Стасик. — У меня и батя говорил: нормальному человеку на другого человека руку поднять — надо у себя внутри сперва революцию сделать. А батя-то у меня профессионал… О, стоп, братва, я придумал! Мы пушку возьмём! Это наверняка. Это любой, самый крутой испугается!
— Откуда ж пушка-то?
— У меня есть. У бати. Он её от меня в сейфе прячет, но я давно код подглядел. Помнишь, Никит
— Ну, помню, только это не я придумал, это в книжке «Труп возвращается» описано.
— Ну, труп — не труп, я сделал, как ты велел, и теперь код знаю. Проверял уже — открывается.
— Но отец-то заметит… Полезет — а пушки нет!
— Не, он туда только по субботам лазает, когда матери деньги на хозяйство выдаёт. А так — редко. У него на работе другая пушка.
— А ты стрелять-то умеешь? — спросил Борька.
— Ну, чего тут хитрого — стрелять? Жмёшь на курок, и всё. Да мы же и не будем стрелять. Это так — на всякий случай, пугнуть если. Чтоб отстали.
— С пушкой, конечно, надёжнее, — Баобаб с сомнением шевельнул могучими плечами, покачался на толчке взад-вперёд. — Но только опасно это…
— Ну! — Борька бесшабашно махнул рукой. — Кто не рискует, тот не пьёт шампанского!
— А поймают если? С пушкой? А? — Баобаб испытующе оглядел пацанов. — Вон в поезде сколько раз к нам менты приставали, ученические спрашивали. А представь — пушку найдут… Незаконное ношение оружия! Не отмоемся…
— Я знаю, как надо! — вскрикнул Никит
