то, нашёл на улице пистолет, прошу милицию принять под расписку». Подпись и дата, когда едем. В детективах все так делают, и милиционерам тогда не придраться. Нашёл пистолет, шёл в милицию сдавать, не успел. В чём проблема-то?
— Здорово, — согласился Борька. — Я тоже что-то такое по телеку видел, только забыл. Тогда действительно не страшно.
— Ну ладно, вон звонок звенит, — Баобаб, кряхтя, поднялся с толчка. — Так и порешим. А ты потом, Стас, сразу будешь пушку на место класть. Вдруг батя ещё когда в сейф полезет…
— Витёк?! О, здорово! Проходи, проходи! — удивительно, но Альберт действительно обрадовался. До сих пор Витёк полагал, что обрадовать Альберта может только новая компьютерная программа. Витёк разулся (Альберт принёс ему тёплые тапки с львиными мордами), прошёл по длинному, просторному коридору, под потолок уставленному полками с книгами, зашёл в комнату Альберта, посредине которой выделялся стол с компьютером и аксессуарами к нему. Витёк не часто, но регулярно бывал у Альберта и каждый раз, оглядывая комнату, задавал себе вопрос: где же Альберт спит?
— Альберт, а где ты спишь?
— Что? Сплю? А, вон то кресло большое, оно раскладывается. На нём и сплю. А почему ты спросил?
— Ну, сам не знаю. У тебя такой тут компьютер важный стоит, телек, видик, музыкальный центр, а кровати нет. Вот я и спросил.
— Понятно, — Альберт рассмеялся. Смех у него был красивый, зубы белые. — Я, знаешь, не люблю валяться. Это расслабляет. Ты задачки порешать пришёл? Я сейчас как раз готовлюсь к олимпиаде, голова распухла, как котёл. Я вот тут тебе одно выражение[76] приготовил, сейчас покажу. Его как бы сократить надо…
— Погоди, Альберт, я не об этом… То есть выражение я, конечно, тоже посмотрю, но потом…
— Витёк, я давно хотел тебя спросить, но как-то неудобно в душу лезть…
— Спрашивай, чего уж…
— Почему ты никогда в олимпиадах не участвуешь? Ты же можешь, я знаю… Просто у Ксюши глаз на тебя замыленный… Но и ты сам тоже. Доказал бы. Хоть бы раз руку поднял, решил бы задачу другим способом, не как все. Ты же решаешь, я твои черновики видел… Почему?
Витёк рассмеялся.
— Ты чего? — растерялся Альберт. — Чего тут смешного-то?
— Да вот, — сквозь смех сказал Витёк. — Ты сказал, что в душу не хочешь… А потом — про олимпиаду. Ты тоже думаешь, что моя душа — это задачки решать?
— Я… нет… Я как-то не думал совсем… Ты что, обиделся?
— Да нет, что ты! Просто смешно, — успокоил Альберта Витёк. — А про задачи, олимпиады… Не знаю… Я же не для Ксюши их решаю. Для себя… Чего лезть-то? Я вот тут вчера одну теорему доказал, потом напомни, покажу тебе. Глянешь, больно уж ловко получается, нет ли где ошибки. Со стороны-то видней… Но вообще-то я про другое говорить пришёл. Альберт, я знаю, ты от всей этой истории с Аи в стороне стоишь, ты так решил, и я твоё решение уважаю. Но подумать теоретически — лучше тебя никого нет. Мы все мельтешим, суетимся, но в общем взглянуть как бы боимся, глаза закрываем. Альберт, если она не сумасшедшая (а за это совсем ничего не говорит), то что же это такое?!
— Я думал, — глухо сказал Альберт. — Чего врать — я всё время думаю. И мне страшно. Хорошо Баобабу, ему законы мироздания вообще по барабану. Видит только то, что перед глазами стоит. Или Маринке с Лилькой — чувствительные дуры, они тоже всё что угодно как должное примут… Я пытался аккуратно с отцом говорить, в качестве гипотезы… Он, конечно, зануда, но всё-таки умный мужик, в университете преподаёт, на конференции всякие ездит…
— Ну? И что он сказал?
— Он сказал, что мир нами безусловно не познан. Что наверняка есть вещи, которые в здание современной науки никаким боком не вписываются. Но это не потому, что этих вещей нет в природе, а потому, что само здание ещё очень недостроенное.
— И что это для нас значит?
— Ещё он сказал, что в мире есть такие законы, ну, как бы саморегуляции. Индусы называют их законами кармы, законами причины и следствия. Есть такой закон на уровне организма, называется — гомеостаз. Есть на уровне вида животных, называется — естественный отбор. А карма — это как бы такое всеобщее, для Вселенной. Это ты понимаешь?
— Понимаю вроде. Причина, за ней следствие, чего ж тут непонятного?
— Ну вот. И на уровне общества тоже всё как-то регулируется, если не туда идёт…
— Ну да, конечно, войны начинаются, революции. Я помню — нам Максим Палыч объяснял. Я бы тогда ещё послушал, интересно, но наши дураки урок сорвали… Зачем?
— Мой отец говорит, это оттого, что у нас в классе двадцать пять ребят и всего шесть девчонок. От этого гормональная обстановка недопустимо напряжённая и агрессия повышенная. А Максим просто подвернулся, потому что орать не умеет, как та же Ксюша… Но я не об этом. То есть не о Максиме хотел сказать. И не о войнах и революциях. Войны и революции — это регуляция как бы снаружи. А есть ещё регуляция в головах, внутри. И вот это нам уже совсем близко подходит…
— Объясни. Не понял.
— Да я сам не до конца понимаю, но чувствую — близко. Вот смотри. Люди всегда во всякую нечисть верили. Которая как бы может наказать, если что-то неправильно делаешь. Но люди же не просто придумывают всяких себе чертей, богов, водяных, духов, дивов и прочих. Они же ещё их регулярно видят, встречаются с ними, разговаривают, послания всякие от них передают…
— Ну да, Моисей — евреям. На скрижалях. Я помню.
— Ну, Моисей — это давно было. Но ведь сейчас-то то же самое. Чуешь? Только с поправкой на время. Двести лет назад видели Бабу-Ягу в ступе, как она по небу летит, а теперь — всякие НЛО. Вон тот же уфолог Афонькин — если судить по его страничке в интернете, то он лично два раза с инопланетянами встречался. Причём один раз — чуть ли не за руку…
— Да ты что?!
— А то — фирма веников не вяжет…
— То есть ты хочешь сказать, что Аи и её корабль — это такая вполне земная форма саморегуляции? Ещё наукой не познанная? Но что же она регулирует? И почему в нашем классе? Больше негде, что ли?
— Этого я, извини, не знаю. И вообще, сам понимаешь, всё это только гипотеза. Довольно бредовая, между прочим… Покажи-ка мне лучше свою теорему…
— Ладно. А ты мне выражение для сокращения обещал…
Шатун, Мокрый и Костик на корточках сидели возле сырой, обшарпанной стены и по очереди курили одну сигарету. Огромная дверь на той стороне улицы, за которой они наблюдали, уже давно оставалась закрытой. Вокруг стремительно темнело. Мимо прошёл дядька с крупной овчаркой на поводке. Овчарка подозрительно обнюхала штаны Мокрого и ботинки Шатуна и глухо зарычала.
— Шли бы вы отсюда, ребята, — проворчал хозяин овчарки.
— Тебя, козла, не спросили, — вслед ему огрызнулся Костик.
— Сколько ж они учатся-то?! — раздражённо спросил Шатун. — Все уж домой ушли.
— Может, у них какой-то добавочный урок? — предположил Мокрый.
— И они сегодня не поедут? — продолжил мысль Костик. — И мы тогда зря сюда притащились…
— Да ладно, — Мокрый примирительно качнул головой. — Переночуем в котельной. Завтра покараулим.
— Жрать охота… — протянул Костик.
— На, пожуй, — Шатун вытащил откуда-то из недр куртки банан, протянул Костику.
— Откуда у тебя? — изумился тот.
— Откуда, откуда… — усмехнулся Шатун, обнажая гнилые зубы. — Ларёк на углу проходили, помнишь?
— Ловко, — Костикины мелкие зубы уже перемалывали кремовую ароматную мякоть.
