– Ну значит на тех, кто еще глупее.
Такой оборот Кешке даже льстил.
Как всегда неожиданно, сломанной тенью на пороге воздвигся Алекс.
На Кешку он почти не смотрел, лишь скользнул брезгливым взглядом по лысой спине Дуры и чуть удивленно приподнял брови.
– Ну как Придурок, обжился? – обращаясь к Тимоти, быстро спросил он, едва заметно ответив на приветствие имеющихся в наличии насельников.
– Да вроде бы… – с сомнением протянул Тимоти. Кешка мигом уловил, что сомнение Тимоти фальшивое. Почему-то ему не хочется говорить Алексу правду. Почему? И почувствовал ли это Алекс?
Видимо, почувствовал, слегка пожал плечами и обернулся к Бояну.
– А ты что скажешь, старик? Вспомнил, на кого Придурок похож?
– Нет, Алекс, не вспомнил, память стариковская… А обжился он внятно. Сроду я не видел, чтобы придурки так быстро обживались. Знаешь, мне что иногда кажется, – Боян заговорщицки подмигнул Алексу. – Что Придурок-то поумнее нас всех будет…
– Косит под дурку, что ли? – недоуменно переспросил Алекс.
– Да не то чтобы косит, – Боян явно подбирал слова. – Но уж как-то он очень быстро… вписался…
– Алекс, он же в лесу жил, – перебил старика Тимоти. – А теперь наверстывает, развивается…
Кешка переводил взгляд с одного собеседника на другого, не меняя положения головы. Чем меньше движений, тем меньше нежелательного внимания. Он чувствовал, что Тимоти вроде бы защищает его. Но от кого? От Алекса?
– Пусть завтра придет ко мне, на Разъезжую. В четыре. Тимоти, ты его приведешь. И чтоб без фокусов. Понятно? – Тимоти кивнул.
Уже уходя, Алекс, не оборачиваясь, кинул через плечо:
– Ничего с ним не сделается. Даром я его кормлю, что ли? – снова наткнулся взглядом на притихшую Дуру, передернулся от отвращения. – А вот эту падаль… – оборвал себя на полуслове и вышел, аккуратно, без стука, прикрыв за собой дверь.
Кешка вышел на кухню. Когда думал или делал что-нибудь, он, как и большинство диких зверей, не выносил чужого участия. Даже пристальный взгляд мог расхолодить его и чуть не вполовину уменьшить выход готового продукта, будь то дела или мысли. На кухне он зажег маленький голубоватый огонечек конфорки, сосредоточил взгляд на его бесконечно текучем и все же остающемся на месте пламени, присел у стола и задумался.
Впервые уловил Кешка то, чего раньше по умолчанию не понимал, или не допускал себя понять: именно Алекс зачем-то кормит и содержит его. Зачем ему это нужно? И второе: Алекс ненавидит Дуру. И это странное распоряжение Тимоти – привести Кешку. Почему сам Алекс не взял его с собой? О чем, собственно, он спрашивал насельников? Какой ответ получил? И, наконец, самое главное – не пора ли ему, Кешке, прихватив Дуру, бежать из гостеприимной каморы? Пока неопределенная неизвестность не обернулась определенным худом? – так или приблизительно так думал Кешка и не находил ответа на свои вопросы. Как всегда, не хватало информации. Сами мысли представлялись ему похожими на газовый огонек: постоянно бегут и все же не могут сдвинуться с места. Голову разломила знакомая трескучая боль, которая приходила всегда, когда он изо всех сил старался что-то понять или вспомнить. Кешка сжал виски руками и подавил стон, готовый сорваться с вмиг потрескавшихся губ.
И решил в конце концов тоже как всегда: посмотрим, как дело обернется. Узнать – всегда интересно, а сбежать… сбежать можно и от Алекса – в этом Кешка почему-то был уверен.
Глава 12. Гуттиэре
Свет дня уже почти угас, когда Тимоти провел Кешку сумрачными, похожими на трещины в камне улицами, и молча указал на широкий, настежь распахнутый рот подъезда. Кешка изготовился подниматься, но Тимоти, также не говоря ни слова, распахнул неожиданно опрятную дверь в подвал, тускло блеснувшую в полутьме латунной ручкой и неясной для Кешки вывеской, и ввел мальчика в светлый, дочиста отмытый, нежилой коридор.
– Иди, – буркнул Тимоти и несильно толкнул Кешку между лопатками. – Спросишь Алекса. Дальше он сам скажет.
Немногословность обычно разговорчивого Тимоти насторожила Кешку больше, чем само место, в которое он попал. Такие места он уже видел и нюхал. Он ходил в них вместе с Поляком и именно там не слишком ясные для Кешки люди зачем-то ворочали всякие железные штуки, махали руками и ногами и бежали на месте. Все эти люди характеризовались сильным звериным запахом и умеренной опасностью, которую, впрочем, они явно оставляли за порогом набитого железяками зала.
В зале, куда привел Кешку Алекс, никаких железяк не было. Были шершавые стены, на одной из которых почти под потолком висело овальное зеркало (Кто ж в него смотрится? – мимолетно удивился Кешка), приятно пружинящий под ногами пол и запах электричества, который Кешка выучил уже в городе. Запах исходил от невидимых ламп, прятавшихся где-то в стенах и потолке. Само электричество представлялось Кешке большим желтым кошачьим зверем, с огромными когтистыми лапами и мягкой неслышной походкой. В том, что когти электрического зверя весьма остры, хотя и не оставляют следов, он уже успел убедиться. Когда Кешка как-то спросил насчет электричества у «близнецов» и рассказал про зверя, Валек, отличавшийся своеобразным остроумием, сначала долго смеялся, а потом заверил Кешку, что, если сунуть в розетку какой-нибудь металлический предмет, например, гвоздь, то потревоженный электрический зверь тут же выскочит и предстанет перед изумленными наблюдателями во всей красе. Кешка отыскал гвоздь, вооружился на всякий случай ножом и попробовал…
Пока Кешка оглядывал помещение и прикидывал, чем же в нем можно заниматься, в комнате, кроме него и Алекса, появился еще один человек. К своему крайнему изумлению, Кешка его узнал, и тут же напрягся, в секунды проверив, прощупав и ощутив готовность к действию всех мышц своего худощавого, но жилистого тела.
Человек был одним из тех, кого он «выключил» возле Детеныша. Тогда их было двое: высокий и квадратный. Сейчас перед ним стоял квадратный. В комнате царило молчание, которое явно генерировал Алекс. Кешка знал о том, что Алексу кажется, будто он управляет ситуацией. Ну и пусть, ему вовсе не обязательно знать, что Кешка с ним не согласен. Никто не догадывался, что молчание и перерыв в действии Кешка, в отличии от городских людей, воспринимает без напряжения. Пауза любой длительности не действовала ему на нервы. Он спокойно пользовался ею для того, чтобы разглядеть противника (а в том, что это – противник, Кешка не сомневался).
Квадратное, слегка сплюснутое со лба и подбородка, а также с висков лицо, желтоватые, ощутимо косящие к переносью глаза. Такие бывают у матерых волков, эта косина ничуть не портит зрение. И даже не уродует лицо стоящего напротив человека. Что же он чувствует? Кешка слегка прищурил глаза и, едва заметно повертев головой, резко втянул воздух раздувшимися ноздрями – принюхался. Страха нет. Недоумение, удивление, старая обида, злость, медленно разгорающаяся от неопределенности ситуации. Чего же хочет Алекс? Кешка очень хорошо помнил звериных и птичьих самок, которые подначивали на драку самцов, чтобы выбрать потом более сильного. Но здесь же явно что-то другое…
– Алекс, чего ты хочет от мне? Что я делать? – сдержанно спросил Кешка.
В конце концов, здесь Город, место людей, а у людей есть слова, чтобы разрешать возникшие непонятности.
Алекс молчал и чуть заметно улыбался. Кешка улыбнулся в ответ и это почему-то привело в ярость квадратного.
– Убью, гад, падла! – грозно пообещал он и ринулся на Кешку.
Атака была столь нелепа и неспровоцирована, что Кешка от удивления чуть замешкался и кулак квадратного просвистел буквально в сантиметре от его скулы. Квадратный крутнулся на месте, взревел и снова бросился вперед. На этот раз Кешка ушел задолго до того, как он приблизился вплотную, оказался за спиной противника и стоял там, расслабленно опустив длинные руки и взирая на происходящее с откровенным изумлением. Алекс негромко рассмеялся. Вышеописанный эпизод повторился практически без изменения еще раз пятнадцать. Бессильная ярость квадратного достигла той точки кипения, за которой неизбежно следует срыв.
