Вернись и отдай брошку, пока не поздно!
Ходкисс тем временем добрался до открытого окна и ввалился внутрь. Он оказался в сумрачном и грязном помещении, похожем на длинный чердак. С полусгнивших стропил клочьями свисала серая от пыли паутина. Через щели в крыше пробивались лучи солнечного света, в которых клубились облака пыли. Немного дальше были свалены огромные мешки, на одном из которых Ходкисс увидел крысу. Она смотрела на него понимающим взглядом.
Ходкисс захлопнул окно и запер его изнутри. Похоже, он выкрутился. Крыса насмешливо пискнула, спрыгнула с мешка и скрылась где-то в темноте. Казалось, она сообразила, что Ходкисс обречён.
Снизу донёсся шум. Ходкисс опустился на колени и приложил ухо к грязному полу. Преследователи ворвались в дом. Он осмотрелся вокруг и вдруг увидел крышку люка. Ухватившись за один из мешков, Ходкисс попытался подтащить его и взвалить сверху, но мешок лопнул.
Когда-то в нем, кажется, держали муку, но теперь она превратилась в серую массу, похожую на цемент. В углу чердака валялось деревянное корыто. Спотыкаясь и пригнув голову, чтобы не удариться о стропила, Ходкисс подбежал к нему. В корыте застыла какая-то зернистая смесь. Ухватив корыто, Ходкисс потащил его к люку. Отсыревшее гнилое дерево крошилось в руках.
Ему все-таки удалось кое-как затащить корыто на люк. Затем Ходкисс огляделся, подыскивая путь для отступления. В недрах чердака он разглядел деревянный жёлоб, по которому, возможно, когда-то спускали вниз мешки с мукой. Жёлоб ещё сохранился, хотя и был весь покрыт слизью. А что, если это и есть спасение? Ходкисс попробовал, уместится ли он в жёлобе, но мешала одежда.
Его карьера складывалась не всегда гладко, но ему так долго и неизменно везло лишь потому, что он всегда использовал даже самый призрачный шанс, шёл на любой риск, чтобы избежать неприятностей.
Для окончательного решения и на этот раз потребовались секунды. Ходкисс разделся, свернул одежду в тугой узел, перевязал его галстуком и попробовал ещё раз.
Без верхней одежды дело пошло легче. Ему удалось пролезть в жёлоб, ну а узел можно тащить за собой, чтобы потом в безопасном месте одеться.
Ходкисс спускался ногами вперёд.
Корыто закачалось, когда преследователи застучали снизу по крышке люка. Наконец удары посыпались градом, и тряска оказалась такой сильной, что корыто попросту развалилось. Хранившаяся в нем смесь рассыпалась. Крышка люка откинулась, и в проёме возникло разъярённое лицо Этель. Это было само воплощение мести.
С торжествующим воплем она бросилась к Ходкиссу, который ещё не успел весь скрыться в жёлобе.
Оценив опасность, он сжался в комок и скользнул вниз, в темноту. Скорость все увеличивалась, жёлоб расширялся, где-то впереди забрезжил свет. Он все быстрее приближался. Отверстие росло на глазах. Замаячили какие-то тени. Ходкисс уже различал отдельные краски. Голубой, белый, розовый, сверкая, сплелись в причудливый абстрактный узор. Вдруг в голове у Ходкисса мелькнула страшная догадка, и, возможно, в этот момент он начал понимать весь ужас своего положения.
Чудовище Портобелло не позволяло обвести себя вокруг пальца.
Наверно, когда-то она была самой обыкновенной деревенской улицей, получившей своё название от местного трактира, и стояли на ней частные дома. Шли годы, десятилетия, между отдельными домами появились переходы, чердаки и подвалы тоже сообщались между собой, и в конце концов образовалась сложная система надземных и подземных переходов, благодаря чему вдоль Портобелло-стрит дома стали представлять собой как бы единый организм.
Ходкисс ничего этого не знал, когда влезал в жёлоб, и лишь теперь, приближаясь к выходу из него, начал понимать, что, кажется, попал не совсем туда.
То, что издалека представлялось ему набором белой, голубой и розовой красок, оказалось полками, заставленными фарфором. Ходкисс угодил в одну из антикварных лавчонок и, вывалившись из отверстия, приземлился прямо на прилавок. На пол с грохотом посыпались черепки кувшинов, блюд, чашек и прочей утвари.
Несколько секунд Ходкисс лежал, распластавшись среди немногих уцелевших посудин, уставившись на остолбеневших покупателей и туристов. Немного повернув голову, он увидел хозяйку лавки — даму средних лет в розовой шляпке и бело-голубых кружевах, напряжённо и сердито взиравшую на него. Тишину нарушила викторианская салатница, которая, покатившись по краю полки, свалилась на бетонный пол и разлетелась вдребезги.
Ножки видавшего виды прилавка подломились. Ходкисс испуганно посмотрел на хозяйку и наткнулся на холодный, полный ненависти взгляд.
Прилавок жалобно заскрипел и рухнул.
Ходкисс растянулся на твёрдом полу.
Женщина скрестила руки на груди.
Ходкисс стоял на коленях, прижимая к себе узел с одеждой.
Зрелище, надо полагать, было необычное.
Гора черепков и обломков, посреди которой на коленях стоит человек в нижнем бельё, носках и ботинках, прижимая к груди свёрток.
— Ничего не понимаю! — произнесла наконец дама в розовой шляпке. — Я уплатила все налоги до конца года! Что вам от меня нужно? Что я такого сделала?
— Простите меня, мадам, — отозвался наконец Ходкисс. — Я не думал, что окажусь в вашем магазине.
На лице хозяйки появилось уже знакомое ему выражение. Так смотрела на него Этель, когда влезла на чердак.
Ходкисс встал, держа узел перед собой, как щит.
Женщина открыла рот, наверно, готовясь позвать на помощь.
Ходкисс догадался, что сейчас произойдёт, дико вскрикнул и в панике бросился прочь из лавки. Ещё никогда он не бежал так быстро. Ноги, казалось, опережали его. За ним, придерживая рукой розовую шляпку, гналась хозяйка антикварной лавки, а немного поодаль появилась Этель во главе всей банды преследователей.
Ходкисс тяжело дышал, открыв рот, и жадно хватал воздух, в глазах его застыл ужас. Он бежал по улице в одном бельё, и прохожие разбегались в стороны, словно завидя какое-то чудовище.
Он мчался в северном направлении к перекрёстку, где была надежда поймать такси или хотя бы вскочить в автобус. Перекрёсток был довольно опасен для пешеходов, но местные жители, даже зная об этом, форсировали его с безумной беспечностью.
Просидев все утро за рюмкой у Финча на углу, Себастьян О'Рейли столь же беспечно погонял свою кобылу Бренду по бульвару Колвилл. Нагруженная старыми газовыми плитами и железными кроватями, повозка мягко катилась на резиновых шинах с максимально возможной для возраста Бренды скоростью.
Ближе к перекрёстку Бренда вдруг понеслась вскачь, а Себастьян О'Рейли громко затянул песню, из которой он помнил лишь повторявшуюся в каждом куплете последнюю строчку:
Старые плиты и кровати, подпрыгивая, громыхали в такт его пению.
В тот самый момент, когда повозка въехала на перекрёсток, перед глазами Себастьяна О'Рейли и его кобылы возникло странное, дикое видение. Себастьян поперхнулся и протёр глаза. Ничего подобного он никогда прежде не видел.
Высокий человек в одном бельё, полосатых носках и тяжёлых башмаках мчался по Портобелло-стрит, точно за ним по пятам гнался сам дьявол. К груди он прижимал какой-то узел. Человек этот был китайцем. Он выскочил на перекрёсток, чуть не налетев на Бренду.
Себастьян думал, что кобыла, как обычно, не обратит внимания даже на этого чудака. Однако на сей раз вышло иначе. Бренда громко заржала и поднялась на дыбы.
От неожиданности Себастьян кувыркнулся с козёл и, навзничь плюхнувшись на сетку старой кровати, мягко закачался вверх вниз. До него донеслись испуганные крики, а потом наступила тишина.
Наконец Себастьян О'Рейли приподнялся и выбрался из груды лома. На четвереньках пробравшись к
