Полурастаявшие коридоры уступили место нетронутым, полным озабоченного народу, кружившегося вокруг людей, собиравших спасательные отряды. В импровизированных медпунктах врачи оказывали помощь жертвам огня и травмированным психически — тем, кому посчастливилось выжить. Самые нижние уровни строились с расчетом на подобные разрушения, а вот те, что поновее — нет. Если бы он оказался на десятом уровне, или даже на девятом, где все еще жили до пожара несколько семей, он бы не уцелел.
Хотя взбираться по аварийным лестницам и было нелегко, Алан предпочел это переполненным людьми и их страхом лифтам. Так он поднимался, благодарный мирной тишине лестниц после человеческого водоворота в коридорах.
Он пересекал коридор тридцатого уровня, когда увидел в одной из витрин магазинов (это был потребительский коридор) яркий лозунг. ЖИТЬ СВОБОДНЕЕ С РЛД, гласил он. Здесь размещался штаб РЛД по выборам президента. На другом плакате — встроенном, трехмерном — улыбалась Хэлен Картис. Вверху, над портретом, было написано «Картис», под портретом — «президент». Досадное «будущий» было опущено.
Он остановился и обратился к двери:
— Можно войти?
Дверь отворилась. Он прошел через увешанную плакатами переднюю в большую комнату, заваленную предвыборными материалами. Повсюду громоздились связки красочных листовок и плакатов. Вокруг никого не было.
Он взял пластобумажный плакат с портретом Хэлен. Вделанная в его покрытие звуковая дорожка стала тихонько нашептывать: «Картис — будущий президент, Картис — будущий президент, Картис — будущий президент». Он бросил плакат, и, упав, тот перестал бормотать.
— Вижу, что потеряла еще один голос, — послышался сзади голос Хэлен.
— У меня ведь было такое чувство, что я тебя встречу, — тихо сказал он, все еще глядя на упавший плакат.
— Ну еще бы, в моем-то штабе выборов. Это всего только склад. Хочешь взглянуть на кабинеты? Они довольно нарядные, — ее голос, в отличие от слов, был нисколько не приветлив.
— Что ты собираешься теперь делать со всем этим? — сказал он, обведя комнату усталой рукой.
— Использовать, разумеется. А ты что думал?
— Я думал, что теперь предвыборная кампания не стоит того, чтобы тратить на нее твое время.
— Ты считаешь, что, поскольку я поддерживала Огненного Шута, когда он был популярен, у меня нет шансов теперь, когда его не любят — так?
— Да.
Он удивился. Она, похоже, сохранила присутствие духа. Теперь возможности победить на выборах у нее не осталось. Его интересовало, не прячется ли она от очевидного?
— Послушай, Алан, — сказала она убежденно, — если бы этого не случилось, я без боя стала бы президентом. Теперь драка будет — и я, пожалуй, рада.
— Тебе всегда нравилось подраться.
— Это точно — если противник достаточно силен.
Он улыбнулся.
— Ты случайно не в меня целишься? Говорят, если мужчина недостаточно любит женщину, она считает его сильным; если он ее слишком любит, она считает его слабым. Противник слабоват, Хэлен?
— Впечатлительный ты что-то сегодня, — слова звучали нарочито холодно. — Нет, это к тебе никак не относится. Я говорила о том, что твоему деду улыбнулась удача. Теперь наши роли поменялись, не так ли?
— Я не знаю, как к этому отношусь, — сказал он, борясь со все более мрачным настроением. — Я никого из вас по-настоящему не поддерживаю. В целом, думаю, я благосклоннее к радикал-либералам. Ведь они все еще могут выиграть выборы по округам, если ты не добьешься поста президента, верно же? Это дало бы тебе сильный голос в Доме.
— Если меня оставят лидером партии, Алан, — лицо ее смягчилось, когда она смирилась с истиной, от которой до того пряталась. — Не каждый, кто одобрял мое место вчера, одобряет его сегодня.
— Мне неприятно говорить об этом, но я предостерегал тебя. Надо б тебе лучше знать, когда расхаживать, привлекая толпы. Политикам следует пользоваться доверием народа и нравиться ему. Люди, несомненно, хотят современного, нового президента, — но еще и уважаемого. Когда избиратели сядут и подумают об этом, если бы даже дело с Огненным Шутом не приняло такой оборот, они выберут того кандидата, который внушает доверие. Пылкие политики вроде тебя, Хэлен, пользуются успехом лишь короткое время. Это даже я знаю. Предположительно, после того как показала себя «Женщиной Народа», ты могла бы вести упорные парламентские дебаты, и, возможно, поскакать домой. Но теперь ты столь сильно отождествила себя с Огненным Шутом, что у тебя нет надежд победить. Я бы бросил, — он задумчиво посмотрел на нее.
Она немного посмеялась, широко шагая меж тюками плакатов.
— У меня нет никаких шансов, ты прав. Но я буду продолжать драться. Счастливчик старый Саймон, а? Теперь он — тот человек, который предупреждал людей о грозившей им опасности. За кого им еще голосовать?
— Не горюй, Хэлен. Почему бы тебе опять не заняться живописью? Уж там ты знаешь, что к чему. Правда, даже я понимаю в политике больше твоего. Тебе не надо бы вовсе туда лезть. Есть прирожденные политики, только ты — не из их числа. Я дюжину раз просил тебя об этом раньше, но мне все так же хочется знать, что заставляет тебя продолжать.
— Одна из самых веских причин — чем больше осуждают люди мои поступки, тем неотступнее я продолжаю по-своему. Достаточно честно? — Она обернулась, лукаво глядя на него, наклонив голову набок.
Он улыбнулся.
— Одним словом, ты — просто упрямица. Может быть, если бы я поощрял тебя в занятиях политикой, ты стала бы сейчас известной художницей, избавившись ото всех этих забот.
— Может быть. Но есть и еще кое-что, Алан, — она говорила негромко, забираясь на один из тюков. Усевшись, она начала болтать ногами и стала очень хорошенькой. Тот макияж, каким она раньше пользовалась, отсутствовал. — Дело в том, что я в это сейчас влезла, и собираюсь упорно продолжать до конца. Утону или выплыву.
Он рассказал ей о своем посещении первого уровня, опустив, что слышал, как уходил Огненный Шут с друзьями — и о том, что побывал на краю гибели.
— Я считал, что погибну, — сказал он, — и подумал о тебе. Меня интересовало, если точно, не ищем ли мы оба одного и того же.
— Ищем? Я и не знала, что ты — из ищущих, Алан.
— До тех пор пока не взорвалось это дело Огненного Шута, я был из прячущих. Я многое прятал от себя. Но кое-что, сказанное дедом, дало толчок чему-то еще во мне. — Он примолк. — Неужели это случилось лишь три дня назад? — вслух удивился он.
— Что же он сказал?
— А, — ответил Алан с легким сердцем, — он довольно прозрачно намекнул, что с моим происхождением не все в порядке.
— Это жестоко с его стороны.
— Возможно, это пошло мне на пользу. Может быть, что-то вынесло на поверхность. Как бы там ни было, я стал интересоваться Огненным Шутом. Потом ты пришла ко мне, и мое любопытство возросло еще больше. Может, потому, что ты связала себя с убеждениями Огненного Шута, я связал его с тобой, с того и пошло. В тот же вечер я отправился посмотреть на Огненного Шута, — ну, ты знаешь.
— Ты говорил с ним лично? — в ее голосе прозвучала зависть.
— На самом деле я его как следует никогда не видел. Но побывал на вчерашней «аудиенции». Я подумал, что понимаю, почему ты его поддерживала. Он по-своему здраво мыслит. — Он нахмурил брови. — Но то же самое, полагаю, можно сказать и про деда.
— Да.
Она не сводила с него глаз, рот ее слегка приоткрылся, груди под кружевным лифом двигались быстрее
