– Это врата Селадора, – сказала Оуне. Казалось, она с неохотой приближается к этому месту. Рука ее лежала на рукояти меча, а другую она переплела с рукой Элрика. Она остановилась и медленно вдохнула всей грудью. – Земля лесов.
– Ты называла ее землей Забытой Любви, – сказал Элрик.
– Да, такое название дали ей похитители снов. – Она невесело рассмеялась.
Элрик, не поняв ее настроения, промолчал, чтобы не выглядеть назойливым, и перевел взгляд с Оуне на врата, а Потом – снова на Оуне.
Она протянула руку к его белому, как кость, лицу. Ее собственная шелковистая кожа была золотистой, насыщенной жизнью. Она заглянула ему в лицо, потом, вздохнув, отвернулась и, взяв его за руку, сделала шаг в направлении врат.
Они прошли между двумя башнями, и ноздри Элрика сразу же наполнились крепкими запахами листьев и трав. Вокруг них стояли огромные дубы, клены, березы и другие деревья, но все они, хотя и образовывали нечто вроде полога, росли не под сводом открытого неба, а под сводами странно мерцающих пород в потолке пещеры. Раньше Элрик думал, что деревья не могут расти под землей, и теперь он задумался о жизнеспособности, обыденности, обо всем, и поэтому не без удивления увидел, как из леса появилось какое-то существо и твердо заступило им дорогу.
– Стойте! Я должен знать, что вас сюда привело!
Лицо его было покрыто коричневой шерстью, а зубы так странно выпячены, уши были такими большими, глаза – такими крупными и нечеловеческими, что он напоминал здоровенного кролика, хотя и был в видавших виды медных доспехах, на голове – медный шлем, а оружие (меч и пика), хотя и изготовленное из хорошей стали, тоже было отделано медью.
– Нам всего лишь нужно пройти через эту землю, и мы никому не желаем вреда и сами хотим остаться невредимыми, – сказала Оуне.
Воин-кролик покачал головой.
– Это слишком расплывчато, – сказал он и, внезапно подняв свою пику, погрузил ее в дупло дуба. Дуб издал звук боли.
– Вот что он мне сказал. И многие другие тоже.
– Так эти деревья были путниками?
– Как тебя зовут, мой господин?
– Меня зовут Элрик из Мелнибонэ, а ее – госпожа Оуне. Мы не хотим никаких неприятностей. Мы направляемся в Имадор.
– Я не знаю никаких Элриков и никаких Оуне. Я граф Магнес-Доара, и эта земля принадлежит мне. По праву меча. По праву наследования. Вы должны вернуться через врата туда, откуда пришли.
– Мы не можем, – сказала Оуне. – Отступление означает для нас гибель.
– А движение вперед, моя госпожа, будет означать для вас то же самое. Ну что? Хотите навсегда остаться у входа?
– Нет, мой господин, – сказала она и взялась за рукоять меча. – Если потребуется, мы проложим себе путь через этот лес силой оружия. У нас неотложное дело, и мы не позволим, чтобы нас задерживали.
Воин-кролик вытащил пику из дуба, и тот умолк. Но воин-кролик вонзил свое оружие в другой дуб, и тот тоже принялся кричать и стонать, и наконец даже граф Магнес-Доара раздраженно потряс головой и вытащил оружие из ствола.
– Думаю, вам придется драться со мной, – сказал он.
В этот момент они услышали крик из-за правой башни, и оттуда появилось что-то белое. Это был еще один всадник в доспехах из кости, черепашьего панциря и перламутра, его жуткие глаза горели ненавистью, копыта лошади били по барьеру, которого не было, когда во врата входили Элрик и Оуне.
Потом барьер упал, и воин атаковал их.
Альбинос и похитительница снов приготовились защищаться, но в этот момент вперед вышел граф Магнес-Доара и направил свою пику в тело воина. Однако сталь была отражена доспехом, который оказался прочнее, чем выглядел, после этого взметнулся меч и чуть ли не с презрением обрушился на медный шлем, разрубил его пополам и вонзился в череп воина-кролика, который, бросив меч и копье, попятился, обхватив голову руками. Его карие глаза словно стали еще больше, и он начал жалобно скулить. Потом принялся медленно вращаться вокруг своей оси и упал на колени.
Элрик и Оуне отступили за ствол одного из дубов и приготовились защищаться.
Лошадь снова встала на дыбы, храпя с прежней безумной яростью. Элрик тем временем стрелой метнулся из своего укрытия, поднял пику и вонзил ее между нагрудником и латным воротником воина – точно в горло.
Послышался хрип, перешедший вскоре в знакомое похохатывание, потом всадник развернул коня и поехал по тропинке через лес. Тело его дергалось и раскачивалось, словно в предсмертной агонии, но все еще оставалось в седле. Потом всадник и конь исчезли.
Элрика трясло.
– Если бы я не видел, как он умер на мосту из Саданора, я бы поклялся, что это тот же, кто напал на меня там. Уж слишком знакомая повадка.
– Ты не видел, как он умер, – сказала Оуне. – Ты видел, как он свалился в реку.
– Ну, теперь, после такого удара, я думаю, он мертв. Я Почти отделил ему голову от туловища.
– Сомневаюсь, – ответила Оуне. – Я думаю, он самый сильный наш враг, и по-настоящему нам придется разбираться с ним лишь у самой Крепости Жемчужины.
– Он защищает Крепость?
– Многие ее защищают. – Она снова легонько приобняла его, потом опустилась на одно колено, чтобы осмотреть убитого графа Магнес-Доара. Мертвый он больше походил на Человека; волосы у него на груди и руках стали седеть, а его плоть готова была вот-вот исчезнуть. Медный шлем приобрел какой-то уродливый серебристый оттенок. Элрику вспомнилось, как умирал Алнак, и он отвел глаза.
Он обнял Оуне, и ему показалось, что дрожь пробежала по ее телу. В памяти его всплыла маленькая лодка, светловолосая девочка, спящая на днище суденышка, которое плывет в открытое море, и он сам, направляющий свой ялик к лодчонке, гордый тем, что станет спасителем девочки. Но он был уверен, что никогда не знал такой девочки, хотя Оуне и напоминала ему ее, только выросшую.
Оуне, тяжело вздохнув, отпрянула от него.
– Я думала, ты… Словно я всегда знала тебя… – Она закрыла лицо руками. – Ах, Элрик, эта проклятая земля так точно названа!
– Но какую опасность таит она для нас? – спросил он.
Она покачала головой.
– Кто это может знать? Может, опасность и невелика. А Может, ее и вовсе нет. Похитители снов говорят, что именно в земле Забытой Любви принимаются самые важные решения. Решения, которые могут иметь наиболее серьезные последствия.
– Значит, здесь ничего нельзя делать? Нельзя принимать никаких решений?
Она разгладила рукой волосы.
– По меньшей мере, мы должны осознавать, что последствия могут проявиться очень нескоро.
Вместе они пошли дальше под кронами деревьев, прочь от мертвого воина-кролика. Теперь Элрику стало казаться, что на него из зеленой тени смотрят какие-то лица. Один раз он мог поклясться, что видел своего покойного отца Садрика, оплакивающего мать Элрика, единственное существо, любимое им по- настоящему.
Иллюзия была настолько реальной, что Элрик воскликнул:
– Садрик! Отец! Это ты заточен здесь?
Но Оуне тут же остановила его.
– Нет! Не обращайся к нему. Не призывай его к себе. Не позволяй ему материализоваться! Это ловушка, Элрик! Еще одна ловушка.
– Мой отец?
– Ты любил его?
– Да. Хотя это и была трудная любовь.
– Запомни, что я говорю. Не зови его сюда. Было бы непристойно звать его в эту галерею иллюзий.
