Он торжествующе взмахнул книгой в алом переплете.
— Мы с миссис Битон устроим вам пиршество, которое, ручаюсь, вы не забудете до конца своих дней!
Глава пятая
Беседы с ясновидящими о природе вселенной. Драматическое бегство
После изысканного, сытного обеда Уэлдрейк побаловал умиротворенных слушателей чтением превосходных сонетов, так что даже Эльрику удалось ненадолго отвлечься от мыслей об отце, ожидавшем его в мертвом городе.
— Мы, Пфатты, всегда жили своим умом! — Отец семейства был уже прилично навеселе. Даже старушка-мать то и дело подносила бокал к сморщенным губам и хихикала. Сын и племянница то ли спали, то ли скрывались где-то в тени под лестницей. Уэлдрейк все подливал матушке Пфатт вина. Казалось, все, кроме Розы, давно забыли о том, что свело их вместе. Она, единственная, не пила, однако с удовольствием наблюдала за тем, как веселятся остальные. Эльрик, сидевший за столом напротив нее, потягивал густую иссинячерную жидкость, тщетно мечтая, чтобы спиртное хоть немного подействовало на него. Но, с усмешкой заметил он про себя, после драконьего яда большинство напитков что-то стали казаться ему пресноватыми…
— На свете есть лишь несколько адептов, — продолжал меж тем Фаллогард Пфатт, — кому удалось изучить хоть ничтожную часть вселенной. И Пфатты, доложу я вам, средь них не из последних. Матушка, к примеру, помнит не менее двух тысяч дорог, что соединяют пять тысяч миров. Правда, ныне ее чувства слегка притупились, зато племянница подрастает на смену. Уж той в таланте не откажешь!
— Так вы намеренно перебрались в это измерение? — вскинула голову Роза, точно слова его отвечали каким-то ее потаенным мыслям.
На что Фаллогард Пфатт разразился таким безумным хохотом, что у него едва не лопнул камзол на груди, лицо побагровело, а волосы встали дыбом.
— Нет, сударыня, в этом-то и вся соль! Никто из тех, кто здесь оказался, не искал этот мир намеренно. Однако вокруг Страны Цыган существует, как бы точнее сказать, особая аура… психическая гравитация, что затягивает людей. Действует она как в духовном, так и, как ни странно, во вполне физическом смысле, создавая некий псевдолимб, подлинный мир потерянных душ.
— Потерянных душ? — встрепенулся Эльрик. — Вы сказали, потерянных душ, мастер Пфатт?
— И тел, разумеется, тоже. Большей частью. — Ясновидящий пьяно взмахнул рукой, затем застыл, точно услышал нечто странное, и неожиданно пристально уставился в алые глаза альбиноса. — Именно так, сударь. Потерянных душ.
На мгновение Эльрик ощутил чужое сочувствие и даже покровительство. Но чувство это почти сразу исчезло, а Пфатт уже склонился к Уэлдрейку, потчуя того какими-то абстрактными рассуждениями, немало возбудившими обоих, и лишь Роза в задумчивости переводила взгляд с мелнибонэйца на ясновидящего, косясь порой на кивавшую в такт собственным мыслям матушку Пфатт. Та ютилась в своем кресле, держась обеими руками за бокал и загадочно улыбаясь, одновременно настороженная и расслабленная, точно птаха на ветке.
— Мне трудно вообразить себе нечто подобное, — говорил Уэлдрейк. — Это так необъятно, что пугает меня. Столько миров, столько народов, и каждый посвоему понимает реальность! И их миллиарды, сударь! Миллиарды и миллиарды — бесконечное множество возможностей и вероятностей. И Закон и Хаос борются за власть над ними всеми?
— Сейчас война ведется скрыто, — пояснил Пфатт. — Небольшие стычки тут и там, столкновения за мир-другой… в лучшем случае — за какую-то вселенную. Но грядет Великое Пересечение, и тогда Высшие Владыки попытаются воцариться над всеми Сферами разом. Каждая Сфера содержит в себе вселенную, а их, говорят, миллионы. Это будет действительно явление космического порядка!
— Они борются за власть над бесконечностью! — Уэлдрейк был потрясен.
— Множественная вселенная не бесконечна в буквальном смысле… пустился в объяснения Пфатт, но его прервал визгливый от негодования голос матери:
— Бесконечна! Болтовня! Как она может быть бесконечна! Конечно, множественная вселенная конечна. У нее есть границы и измерения, хотя только боги порой способны их увидеть — но границы и измерения существуют! Иначе во всем этом не было бы смысла!
— В чем, матушка? — Даже Фаллогард был в недоумении. — Смысла — в чем?
— В существовании семьи Пфатт, конечно. В нашей вере, что однажды нам суждено… Сын подхватил за ней наизусть:
— …познать устройство всей множественной вселенной и пересечь ее от Сферы до Сферы, от мира до мира, сквозь клубящиеся облака многоцветных звезд с кружащимися планетами, сквозь галактики, что роятся, подобно пчелам в саду, — о, слава! — сквозь потоки сияния блуждающих светил.
— Скажите, сударь, случались ли вам когда-нибудь видения? Помните ли вы тот миг, когда вдруг замерли, пораженный, удостоившись хоть краешком глаза заглянуть за завесу этой почти бесконечной вселенной? Это могло случиться с вами, когда вы смотрели на облака, или на полено в очаге, или на складку одеяла, или на изгиб травинки… неважно. Вы знаете, что видели, и картина эта влечет за собой иное, куда более величественное видение. Так, вчера, например… — Он вопросительно взглянул на поэта, тот подал ему знак продолжать. — …вчера, например, я в полдень поднял голову. Серебристый свет стекает, подобно воде, со сгустившихся туч, которые сами столь огромны, что похожи на гигантских морских тварей, служащих пристанищем сотням иных тварей… и даже Человеку. Как будто они всплыли ненадолго из родной стихии, готовые вновь погрузиться в пучины, столь же непостижимые для тех, кто внизу, как загадочен океан для тех, кто живет над ним.
Лицо его раскраснелось при этих воспоминаниях, взор устремился вдаль, словно пред ним вновь предстали те облака, необъятные, созданные природой корабли, будто поднятые из неведомой бездны, потерпевшие крушения многие века назад, но удивительно нетронутые, настолько недоступные смертному разуму, что забытье становилось его единственным прибежищем; эти до дрожи древние твари-корабли, истаивающие в чуждой им стихии, в сиянии солнца и небес, покуда очертания их не помутнеют и не смешаются и не останется лишь небо да солнце, единственные свидетели их неоплаканной кончины.
— Сделались ли они невидимы или исчезли навеки, даже из удивительной памяти нашей крови, из этих крошечных искорок, доставшихся нам от предков, что таят в себе душу нашего рода? Можно ли сказать, что они не существовали и не будут существовать никогда? Но во вселенных было множество странных вещей еще до того, как предки наши выволокли свои плавники на вспененный берег…
Эльрик усмехнулся, ибо память его расы уходила корнями куда глубже, нежели человеческая, по крайней мере в его собственном мире. Предки его некогда бежали через миры и вселенные, спасаясь от последствий катастрофы, которую сами же, возможно, и вызвали.
Воспоминания следуют за воспоминаниями, воспоминания побеждают воспоминания; некоторые из них мы изгоняем в богатые миры собственного воображения — но это не значит, что вещи эти не существовали, не могут или не будут когда-либо существовать — они существуют! Существуют!
Последний из мелнибонэйцев думает об истории и преданиях своего народа и рассказывает друзьям- людям некоторые из них, и однажды писец запишет его слова, порождая тем самым новые бесчисленные мифы, легенды и суеверия, и так зерно дочеловеческой памяти дойдет и до нас, из крови в кровь, из жизни в жизнь. А циклы вращаются, кружатся и пересекаются в самых непредсказуемых точках среди бесконечных вероятностей, парадоксов и совпадении, и так одно предание порождает другое, а невинная шутка дает жизнь целым эпосам. Так мы влияем на будущее, прошлое и настоящее, на все их бесчисленные возможности. Так все мы несем ответственность друг за друга, через мириады измерений времени и пространства, что составляют множественную вселенную…
— Любовь, — произносит Фаллогард Пфатт, оторвавший наконец взор от видения, — вот наше единственное оружие против энтропии…
— Если не будет равновесия Закона и Хаоса… — Уэлдрейк откусывает кусочек сыра, мимоходом
