— Добро пожаловать, принц Эльрик, — приветствовал меня веселый молодой голос. — Твое чутье тебя не подводит.
— По-всякому бывает, — отозвался я, проходя в дверь. За дверью находилась просторная комната с низким потолком: черные стропила, белые стены, на полу роскошный ковер, на стенах шпалеры, с замечательным мастерством передававшие сценки из повседневной жизни. Меня поразило это несоответствие обстановки убогому виду хижины снаружи.
Из соседней комнаты, вытирая испачканные в муке руки, появилась молодая женщина. Мука серебристым дождем осыпалась на ковер. Женщина наморщила носик, чихнула, извинилась и прибавила:
— Принц, я ждала тебя целую вечность. Я молчал, ибо слова не шли на ум. Передо мной стояла женщина, облик которой до боли напоминал мой собственный. Точеные черты, раскосые глаза, маленькие, слегка заостренные кверху уши. Глаза — алые, как спелая клубника, кожа цвета выбеленной временем слоновой кости. Белые волосы густыми прядями ниспадали на плечи. Одета она была по-простому — штаны да рубаха, поверх которой накинут грубый холщовый фартук.
— Мой друг Джермейс показал тебе верный путь, — заметила она с улыбкой. Похоже, ей нравилось мое замешательство.
— Это тот коротышка?
— Ты с ним еще встретишься.
— Наверное.
— Мы все рано или поздно встречаемся. Когда наши судьбы начинают меняться. Порой изменения едва заметны, а порой меняется вся жизнь и рождается новая история. Новый миф переплетается со старым. И возникает новый сон.
— Я сплю. Ты мне снишься. И наш разговор — только сон. Значит ли это, что я сошел с ума? Неужто заклятье, усыпившее меня, похитило вдобавок мой разум?
— Все мы снимся друг другу, принц Эльрик. У каждого свои сны, и в этих снах мы враждуем со всем, что нас окружает, пытаясь выделиться из общей картины.
И жесты у нее были мне знакомы. Где я видел эту женщину?
— Госпожа, окажи мне честь, соблаговоли назвать себя.
— Сестры зовут меня Белым Зайцем. Я выросла среди оборотней и похитительниц снов. А матушка дала мне имя Оуна, по обычаю предков.
— Ее зовут Оуне?
— Оуне, похитительница снов. А я — Оуна, дочь похитительницы снов. А мою дочь будут звать Оунни.
— Дочь Оуне? — я помедлил. — Выходит, я — твой отец?
Женщина расхохоталась и шагнула ко мне — Наконец-то ты догадался.
— Я не знал, что… э… так вышло.
— Вышло, вышло, отец.
Меня словно обухом по голове ударило. Или окатило волной. Отец! Такой удар нелегко выдержать. Хотелось закричать, от всего отказаться, хотелось проснуться и забыть этот страшный сон. Но в то же время я знал, что Оуна не лжет. Достаточно было посмотреть на нее, чтобы удостовериться в правдивости ее слов. Весь ее облик говорил о том, что она — моя дочь. С Оуне, ее матерью, мы вместе когда-то искали Жемчужную Твердыню. Я мимоходом влюбился и…
Внезапно мне пришла мысль, которая вновь пробудила сомнения.
— Прошло мало времени, — проговорил я. — Ты слишком взрослая, чтобы быть моей дочерью.
— В разных плоскостях, отец, время течет по-разному. Ты, видно, забыл, что время — не прямая дорога; время — океан. Кажется, вы с мамой подружились именно в этом мире?
Мне понравилась ирония, прозвучавшая в ее словах.
— А твоя матушка?.. — я не докончил фразу.
— У нее нынче другие дела, хотя изредка она и навещает Край Времени.
— Она родила тебя здесь?
— Да. И не только меня. Нас было двое.
— Двое?
— Близнецы. Так она мне рассказывала.
— А где второй? Умер?
— Не знаю. Что-то случилось вскоре после нашего рождения. Мама не захотела вдаваться в подробности, сказала лишь, что нас разлучили. Что мой близнец ушел. Вот и все, что мне известно.
— Похоже, судьба близнеца тебя не слишком заботит.
— Время лечит раны, отец. Я долго считала, что мой близнец у тебя, что ты растишь его и воспитываешь, но недавно убедилась, что это не так, — она потянула носом и вдруг метнулась на кухню, откуда донесся аппетитный аромат пирога с крыжовником. Я усмехнулся. До чего же приятно вернуться к простым человеческим удовольствиям — хотя бы и во сне!
Поскольку это был сон, я не нашел ничего удивительного в том, что меня пригласили к столу и накормили свежеиспеченным хлебом и свежевзбитым маслом, положили чандры, приправленной пряным соусом, а на десерт посулили пирог и глоток гласа.
Теперь мне и в голову не приходило подозревать Оуну в обмане. Происки Порядка вынуждали к осторожности, но не здесь; в этой диковинной хижине, рядом со своей взрослой дочерью, я чувствовал себя в безопасности. Родная кровь — мне ли не узнать ее? Будь Оуна оборотнем, лживым порождением Хаоса, я бы мгновенно это ощутил.
И все же внутренний голос настойчиво твердил, что я не раскусил интригу Порядка, из-за чего оказался побежден и ввергнут в свое нынешнее состояние. Так стоит ли по-прежнему полагаться на чутье? Может, я давно его утратил и лишь теперь начинаю понимать, что со мной произошло? Может, Оуна все- таки — очередная иллюзия, сотворенная, чтобы похитить остатки моей души?
Мой нрав не позволял мне осторожничать. И потом, осторожностью ничего не добьешься. Как ни крути, особого выбора у меня не было, в этой хижине на краю бездны, в непосредственной близости от паутины лунных дорог.
— Значит, ты не ведаешь, что сталось с твоей сестрой?
— Сестрой? — с улыбкой переспросила Оуна. — Отец, с чего ты взял, что у меня была сестра? Матушка родила меня и моего брата.
— Брата? — по спине побежали мурашки — то ли от страха, то ли от восторга. — Выходит, у меня и дочь, и сын?
— Наверное, тебе лучше было не знать о нем, отец. Если он мертв — а я боюсь, что оно так и есть, — твоя радость обернется мукой.
Я отмахнулся от ее слов. Сын, у меня есть сын! Это главное, а страдать будем потом — если, конечно, придется.
Сын и дочь. Я с любовью поглядел на Оуну, испытывая невероятную сумятицу в мыслях. И сделал то, от чего пришел бы в ужас любой мелнибонэец, — притянул девушку к себе и крепко обнял. Она прижалась к моей груди — чуть стеснительно, будто тоже не привыкла выказывать свои истинные чувства. Но моя ласка была ей приятна.
— Ты — похитительница снов, — сказал я задумчиво.
Она затрясла головой. На ее отразились смешанные чувства.
— Нет, я всего лишь дочь похитительницы снов. Меня учили ремеслу, и кое-что я умею, но призвания в себе не ощущаю. По правде говоря, отец, я порой словно разрываюсь на части. Что-то во мне, можно сказать, восстает против матушкиного ремесла и всего, что с ним связано…
— Твоя матушка не раз выручала меня, когда мы с ней искали Жемчужную Твердыню, — Эльрику ли Мелнибонэйскому не знать, что такое душевные терзания?
— Она часто вспоминала о вашем путешествии. И о тебе, отец, отзывалась тепло, что просто удивительно, если учесть, сколько у нее было любовников за минувшие годы. Сдается мне, ты единственный, от кого она завела ребенка.
— Не знаю, радоваться мне или огорчаться. Нрав у нее всегда был крутой…
