сделаете мне одолжение, позволив разделить ваши приключения, так как у меня нет лучшего выбора. Я никому не рассказывал ни о вас, ни о вашей миссии, и в свою очередь рассчитываю на ваше молчание. Но общество бойца делает мою жизнь занимательной и, может быть, я найду, если поеду с вами и дальше, службу в подразделении наемных солдат.
— Я и не пытаюсь отделаться от вас, маторе Седенко, так как сам ищу вашего общества, что вы уже смогли заметить, — ответил я. — Теперь мой путь лежит на Нюрнберг, и оттуда к маленькому городку под названием Аммендорф.
— Я ничего не слышал о нем.
— Я тоже. Но у меня есть основания направляться туда, и я должен это сделать. Вполне возможно, когда мы прибудем в Аммендорф, вы не захотите сопровождать меня дальше, отыскав лучшую возможность для приложения ваших умений. Вы знаете, что я не отступлю от моего задания, и правильно решили, что оно важно. Независимо ни от моего, ни от вашего желания, мы должны для себя уяснить, что я должен следовать приказу, направляющему мои поиски.
— Я солдат и знаком с солдатской дисциплиной, капитан. Кроме того, это ваша страна, вы знаете ее значительно лучше, чем я. Я буду горд возможностью сопровождать вас столько, сколько смогу оказаться полезным.
Седенко нахлобучил шляпу и снова ухмыльнулся.
— Я профессиональный казак. Все, что мне нужно — немного еды, командир, которому я доверяю, моя вера в Бога, возможность передвигаться верхом и использовать это. — Он вытащил саблю и поцеловал эфес. — И я почти счастлив.
— Еду, по крайней мере, я могу вам обещать, — сказал я.
Немного позднее, на пути в Нюрнберг, он рассказывал мне о своих предыдущих работодателях. Его неприязнь к Клостерхайму поутихла.
— Он перечислял уничтоженных им ведьм — среди них были дети. Возможно, даже и христианские. Я подчеркиваю — дети. Что вы на это скажете, капитан фон Бек?
— На моих руках много крови, — заметил я, — очень много, чтобы подобное меня тревожило, юный московит.
— Но это было на войне — нет войн без кровопролитий.
— О, не все ли равно, на войне или прикрываясь этим названием. Сколько детей, по-вашему, было умерщвлено, как вы думаете, Седенко?
— Вы — командир. Бывают моменты, когда человек вынужден отдать подобный приказ.
Я ответил:
— Относительно всего содеянного я раскаиваюсь. Но если я о чем-то сожалею, так это о том, что покинул замок Бек. Оставшись там, я не стал бы солдатом. Вы происходите из рода военных, у нас же не было особых традиций в военных делах. — Я пожал плечами. — Моими людьми были убиты дети крестьян. И я был в Маглебурге.
— Ага, — сказал Седенко. — Маглебург.
Он молчал некоторое время, и я уже было подумал о мрачной перспективе путешествия в одиночестве. Почти час спустя он сказал мне:
— Там была кровавая резня, так?
— О да, это было именно так.
— И каждый настоящий солдат не хотел бы оказаться там?
— И тем не менее, я был там, — напомнил я ему.
Больше о Маглебурге мы не говорили.
Некоторое время спустя на дороге нам стали попадаться следы больших групп людей, и поэтому мы свернули на тропу, указанную моей картой местности, которую я доставал только в случае крайней необходимости. Она вела параллельно главной дороге. Все же время от времени мы встречались с небольшими подразделениями, и пару раз нам пришлось ввязаться в драку. Чтобы поддержать свою репутацию, мне в конечном итоге пришлось время от времени кричать: «Посланник!». После этого нас уже пропускали без лишних вопросов.
Я решил, что сразу же направиться в Нюрнберг будет не особенно умно. Прохожие рассказывали о собравшейся там группе известных саксонских дворян, вероятно, с целью заключения мира. Однако с тем же успехом они могли также разрабатывать новую стратегию и заключать новые союзы. У меня не было особого желания иметь с ними что-либо общее, тем более, если я буду принят в их кругу, у меня будут затруднения при ответах на их вопросы. В любой момент может раскрыться, что я не принадлежу ни к одной из партий, ни какому-либо господину.
Впрочем, как это произойдет, не имело никакого значения.
Примерно в пяти милях от Нюрнберга на поляне мы разбили лагерь, и я поинтересовался у Седенко, неужели у него столько свободного времени, чтобы сопровождать меня в путешествии.
— В Нюрнберге, возможно, нам придется посетить кое-кого, — сказал я. — И вполне может оказаться, что нам вскорости придется распрощаться.
Он покачал головой. — Я в любой момент могу повернуть обратно, — возразил он.
— Перед нами лежат страны, куда вы не сможете отправиться.
— Сразу за Аммендорфом, капитан?
— Не знаю. Я должен получить там новые указания.
— Но, я думаю, ехать нам вместе дальше или расстаться, можно будет решить и потом, когда вам станет известна суть этих указаний.
Я улыбнулся.
— Вы неуемны, как терьер, Григорий Петрович.
— Мы, казаки, славимся своим темпераментом, капитан. Мы свободные люди, и ценим свою свободу.
— Вы выбрали меня своим господином?
— Можно послужить и вам, — задумался он. — Вам или кому-нибудь еще. Подойдет вам такой ответ, капитан?
— О, я не думаю, что был бы против, — ответил я.
Но что он решит, спрашивал я себя, если узнает, что я служу делу Сатаны?
На самом же деле я преследовал совершенно иную цель. Меня не покидала надежда, что рано или поздно я соединюсь со своей возлюбленной Сабриной. Ведьма она или нет, но она была первой женщиной, которую я полюбил так сильно, как, я думал, вообще можно любить. Думая о том, чем могут закончиться мои поиски, я терял свой здоровый оптимизм. Если Люцифер говорил о судьбе мира, о Небе и Аде, то я не мог подняться выше обыкновенного чувства — любви. Я понимал, но сделать с собой не мог ничего.
На следующее утро мы достигли виселицы, на которой болталось шесть трупов. Мертвецы были одеты в черное, и на суставах у них запеклась кровь. Это означало, что их сначала пытали и выламывали конечности, прежде чем повесить. В ногах одного из них я заметил деревянное распятие. Определить, к какому ордену принадлежали эти монахи, было практически невозможно, впрочем, это не имело особого значения. Важнее было то, что их ограбили, а потом убили. Неудивительно, что даже черные одеяния монахов не смогли защитить их в эти дни.
Проехав еще одну или две мили, мы добрались до монастыря. Часть его еще горела, и по какой-то причине трупы монахов и монахинь были вывешены на стенах, как это делают крестьяне, вывешивая на изгородях мертвых крыс, мышей и хорьков. За годы своей военной деятельности я повидал много проявлений подобного черного юмора. Теперь я сожалел, мне и самому приходилось заниматься подобными делами.
Как я и думал, Господь взял меня на заметку и заказал путь на Небо.
Достав на следующий день карту, чтобы справиться по ней, сколько еще пути впереди, я с облегчением обнаружил, что мы всего в нескольких часах езды от Аммендорфа.
У меня не было ни малейшего понятия, где можно отыскать Лесного Графа, Повелителя Охоты, но было бы славно знать, что первая половина поисков осталась позади.
Дорога вела нас по густому лесу, его земля была так густо покрыта замшелыми валунами и зарослями сочной осоки, что наши кони восприняли с энтузиазмом. Запах прелой листвы, влажной земли и зеленых
