Как во сне, он качнул головой:
— Нет, мадам. После.
А потом, к моему несказанному изумлению, Либусса велела мне:
— Убей их, фон Бек. Убей их обоих, быстро! Я подчинился. Мне не оставалось ничего иного. Я принадлежал ей всецело. Меч, такой же легкий, взметнулся в руке моей, едва ли не предвосхищая мое деяние. Одним ударом срубил я голову Монсорбье и почти в то же мгновение сразил златовласую жрицу. Казалось, меч сам совершил работу, как уже было однажды, в сточных канавах под таверною О'Дауда.
Клинок в мгновение ока разрубил моих врагов, точно топор в руке опытного мясника. Их члены не отделились от тел, но только при самом пристальном рассмотрении было заметно, что трупы их расчленены. Это, разумеется, был прием, выученный у татар (я больше в этом не сомневался) — проявление качеств волшебного меча. Неудивительно, что враги Парацельса панически боялись этого клинка.
Если бы я сказал, что убил Монсорбье и златокудрую жрицу, я бы соврал. Без сомнения, они заслужили смерть, но я, как и меч у меня в руке, действовал не по своему желанию. Я был лишь орудием Либуссы и не чувствовал никакого укора совести, никакого отвращения к себе. Тогда еще — нет, пусть я и свершил деяние, противоречащее моим представлениям о чести и гуманности.
Но потом я преисполнился некоей смутной тревоги, когда увидел, как Либусса весело хватает части расчлененных тел и швыряет их в топку. Вот в огонь полетела рука, вот — златовласая голова. Следом за ней — голова Монсорбье с лицом, навечно застывшим в недоуменном изумлении. Неужели нам всем суждено в скором времени обратиться в смешанный сор, который швырнут в полыхающую печь? Неужели это и есть то будущее, которое так стремится создать Либусса?
— Мадам, мне бы не хотелось больше никого убивать. — Я опасался, как бы моя брезгливость не рассердила ее. Ведь моя любовь к ней осталась столь же сильна и безудержна, как моя ей преданность. — Вы предложили мне исцеление, но деяние сие не имеет к нему отношения. Вы, как и я, выступали против вопиющего вероломства, против безнравственного убийства. А то, что случилось сейчас, ничуть не лучше того, к чему призывали меня во Франции.
— Монсорбье был злым и безжалостным человеком. И жрица его также была виновна.
— Это веская причина, чтобы остерегаться и избегать их, мадам, но недостаточная для того, чтобы убить.
— Но вы убили их, сударь.
Кровь стекала еще по моему клинку, и я не желал убирать его в ножны, пока поток не иссякнет.
— Да, — печально ответил я. Либусса нахмурилась.
— Это, фон Бек, вопрос Времени. У нас его мало.
— Вы заключили некий договор с этой парой, но вы не собирались его исполнять. — У меня не было никакого желания отстаивать свои доводы. Я опустил глаза и уставился на черный пепел у себя под ногами. Но и не глядя на Либуссу, я знал, что она начинает сердиться.
— Так что же, сударь? — с вызовом проговорила она. — И вы тоже меня предадите? Как Клостергейм? В этот решающий час?
— Нет, мадам, я не предам вас. Но я не могу молчать. Совершая такие деяния, мы остаемся в союзе со Зверем. Мы уступаем страху, пусть даже самую малость, но мы уступаем. Не может быть истинного становления Нового Века, если строить его на принципах и ошибках старого. Этому я научился еще во Франции. Вот почему бежал я из Парижа и встретился с вами.
— Так было назначено вам судьбою.
— Да, мадам.
Она осталась довольной моим согласием. Мои мнения и переживания ничуть не трогали ее, пока я продолжал следовать — духом и телом — по пути, с которым связал себя. Я скорее готов был умереть, чем расстаться с Либуссой. И все же в тот момент я бы, наверное, многое отдал за вульгарную грубость Сент– Одрана. Я хладнокровно и не задумываясь убил двух людей, и от мрачного этого факта было уже не уйти.
С небес на нас лился свет, окрашенный во всевозможные цвета. Громадные звезды продолжали свой замысловатый танец. Нижний Град раскачивался и трясся, а обнаженные жрецы, явившиеся стать свидетелями нашей грядущей свадьбы, отшатнулись от нас, пятясь прочь, может быть убежденные в том, что вскоре и им предстоит пасть под ударами моего клинка. В сознании моем промелькнула тошнотворная мысль, что они, вероятно, правы.
Элегантная шляпа Монсорбье с трехцветной кокардой лежала у моих ног. Я поднял ее, чтобы вытереть кровь с клинка. Свет звезд отражался в рубиновой рукояти его, беспокойно клубящейся алой дымкой. Но вскоре марево прояснилось, и в камне вновь показался орел, бьющийся о кристальную стену. Его медные крылья трепыхались настойчивее, чем когда–либо прежде, яростные его когти тянулись вперед и судорожно сжимались.
Мы с Либуссой приблизились к дымящемуся плавильному тиглю. Пепел шевелился у нас под ногами, пропитанный жаром.
— Пойдемте, сударь, — голос ее снова стал нежен и кроток, — на этой свадьбе не нужен священник. Вместе мы уже обладаем силой большей, чем у кого–либо из ныне живущих, и вскоре мы насладимся всесилием.
И хотя я не мог ничего иного — только повиноваться ей, радость куда–то исчезла. Остались трепетное предвкушение наивысшего наслаждения, удовлетворенность тем фактом, что уже близится наш союз, стремление изведать, что ожидает нас по завершении ритуала… но она отказалась отвергнуть Зверя, и церемония для меня чистоту утратила.
— Мы стоим у Тангенциального Ядра, — возвестила она. — Ни одно из смертных созданий не занимало еще этого места в пространстве. Тот, кто удерживает его, претворит все мечтания свои в жизнь и сможет влиять на любой из грядущих моментов истории человечества. Мы сами определим все условия, фон Бек. Даже сам Господь Бог вряд ли смог бы просить больше. Мы установим условия, на которых будет строиться жизнь человечества!
Сверху донесся рев, словно океан разорвал небеса и хлынул на землю, чтобы нас поглотить. Этот могучий грохот исходил от самих звезд, движущихся в заключительных тактах грандиозного танца. Каждый оттенок цвета, когда–либо существовавшего во вселенной, теперь был представлен на небосводе: точки интенсивного света, клубящиеся вихри мягкого свечения — точно пристальные глаза за исполинскими боевыми знаменами, рвущимися на ветру. Но танец уже замедлялся.
Либусса заговорила — быстро, настойчиво, сбивчиво. Кровь моя и сознание закружились вихрем,
воспоминания отступили, исчезли. Убежденность герцогини вызывала во мне благоговейный страх. — Вы, сударь, без колебаний исполнили повеление мое и доказали тем самым, что я не ошиблась, избрав вас. Для человека вы наделены величайшим мужеством. У вас есть желание и воля увидеть мир новым. Вы обладаете богатым воображением. А теперь, сударь, скажите, что вы готовы приступить к последнему этапу нашей свадебной церемонии.
— Я всегда был готов, Либусса.
Она провела рукой по моему обнаженному телу.
— Скоро мы соединимся, любимый. Станем единою плотью, единым сознанием, единой душой. Величайшее из предречений будет исполнено, и устремление всех могучих адептов обретет наконец совершение. К моменту этому привел благородный труд многих, начавшийся тысячи лет назад, когда предки мои только вступили на этот путь. — Она подняла побитый шлем высоко над головою. — И вот он — ключ, без которого мы никогда не пришли бы к успеху. Но с ним мы просто не можем потерпеть неудачу. Разве это не есть самая сущность гармонии?
— Ты должна разрешить мне поразить Зверя. Но Либусса либо не слышала моих слов, либо отказывалась их услышать. Краски в небесах побледнели и вновь смешались в едином мареве света. Громадные звезды, утратив блеск, постарели. Сквозь них проступил абрис новых созвездий — четких и ярких в туманной черноте. Диск громадного солнца соскользнул за горизонт, и во время падения сама материя его распалась, растворившись во тьме, точно пар от дыхания в морозном воздухе. Второе светило просто померкло и стало невидимым. Но танец еще продолжался — медленней, медленней, — и с каждым мгновением звезды исчезали, выпадая из хоровода светил. Казалось, Осенние Звезды — те, что остались еще на небесной тверди, — теперь дрожали от напряжения. Утомленные, они всеми силами старались
