продлить свое существование.
— Уже скоро. — Либусса сжала мою ладонь. — Когда это действо закончится, настанет Согласие. Фон Бек, у вас не пропало еще желание?
— Совершить свадебную церемонию?
— Да. Исполнить свое предназначение. Теперь мы почти вплотную приблизились к тиглю.
Я понял, что она собирается нырнуть в то пламя. Она была одержима. Безумна. Но я полностью доверился ей. Если она решила умереть, я умру вместе с нею, ибо так лучше, чем жить без нее.
В сумраке за плавильным тиглем шествовал лев. Я видел, как отблески света ложатся на золотистую его шкуру. Я слышал его рев: наполовину–вопрошающий вой, наполовину — грозный рык. Может быть, он боялся потерять хозяйку? Или она была ему сестрою? Я вспомнил жуткий сон про Минотавра.
Благородные древние звезды меркли и исчезали. Снова мне показалось, что небо дрожит, сдвигаясь, но в этот раз оно обрело небывалую глубину, в которой, слой за слоем, открывались мерцающие точки света и сияющие вихри–галактики. Они все еще двигались, но уже было ясно: они приближались к своему окончательному положению на небе. Похоже, единственной закрепленной в неподвижности точкой во всей вселенной было то самое место, где сейчас стояли мы, словно Земля или даже малая часть ее, ограниченная пределами Нижнего Града, отвергали грандиозное это перемещение. Быть может, поэтому здания, нас окружающие, не прекратили качаться: они сопротивлялись вселенскому тяготению.
Лев издал глухой беспокойный рык. Плавильный тигль, добела раскаленный, стонал и потрескивал. Либусса сама взялась за мехи. Один рывок — и пламя вспыхнуло с новой силой. Теперь рев его стал непрерывен. Улыбнувшись, Либусса шагнула еще ближе к плавильному тиглю и протянула мне руку.
— Быстрее. Мы должны соединиться в тот самый момент, когда совершится Согласие. Быстрее, фон Бек. — Алые губы ее приоткрылись, как будто Либусса впивала в себя огонь. Ее сильное тело дрожало в предвкушении наивысшего наслаждения плоти… или была только ее алчность? — Идите же!
— Либусса, — сказал я ей, — я люблю тебя такой, какая ты есть. Я люблю тебя как человеческое существо.
— Я знаю.
— Ты — совершенная женщина. Твоя женственность преисполнена утверждающей мощи. Дух твой смел и решителен, разум — скор, тело–прекраснейшее на земле. Я люблю тебя, Либусса Критская, и всего себя отдаю я тебе, соединяясь с тобой узами брака.
— Тогда, сударь, пойдемте. Пойдемте. Пусть обряд совершится. — Она чуть не прислонялась спиною к раскаленному металлу тигля. Я смотрел на ее обнаженное тело и готов был заплакать. В левой руке держала она шлем, а правой манила меня. Она улыбалась, и губы ее звали. Она влекла меня. — Пойдемте же, сударь…
— Решение это далось мне не просто, Либусса. Она улыбнулась.
— Гордость ваша всегда остается при вас, дорогой мой фон Бек. Ну что ж, если вам так угодно, я признаю вашу мужскую щедрость.
— Я отдаю тебе всего себя. — Медленно, как во сне, я приблизился к ней. Ее губы вновь приоткрылись… ее алые губы. Белые зубы блестели, а глаза затуманились поволокою вожделения.
— Пойдемте, мой маленький…
Тигль исходил обжигающим жаром, угли шипели. Черная обуглившаяся рука корчилась в топке, словно Монсорбье махал мне в язвительном прощании. Либусса распахнула дверцу тигля, не обращая внимания на невыносимый жар. Внутри полыхал белый огонь.
— Сюда, мой хороший. К последнему единению. Мы станем единою плотью, единым телом. Двое станут Одним. Ты понимаешь, маленький мой фон Бек?
Я подошел к ней вплотную. Моя обнаженная плоть касалась тела герцогини. Жар был ужасен, но я, как и Либусса, его не чувствовал. Похоже, мы стали действительно неуязвимы. Она поцеловала меня в губы — долгим, восхитительным поцелуем, как будто припадала к губам моим в первый раз.
— О, сударь, — вздохнула она, — вы даже представить себе не можете, какую радость завоевали вы вашим мужеством. Но вознаграждения ждать недолго. Дайте мне меч, мой хороший.
Я хотел было отдать ей клинок, но — независимо от меня — рука моя отказалась повиноваться.
— Отдайте мне меч! — В глазах ее зажглись огоньки недовольства.
Неимоверным усилием воли заставил я свою руку подняться и передать ей клинок, заключенный в ножны. Тяжело дыша, она подняла на меня томный взгляд.
— О, мой милый. Клянусь, я тоже сдержу обещание. — Ладонь ее легла на рубиновую рукоять, и Либусса вскрикнула от боли. — Аи! Что это? Я и забыла. Это хуже, чем Грааль!
— Это мой меч, — ответил я, — я уверен: он не должен тебе причинить вреда, ведь даже теперь мы почти что едины с тобою.
Держа Грааль в левой руке, герцогиня решительно взялась за рукоять меча и, испытывая невыносимую боль, нарочито медленно обнажила клинок. Она снова улыбнулась мне, и тогда во мне в первый раз шевельнулся страх.
Только тут я понял: она собиралась разрубить меня на куски, точно так же, как я разрубил Монсорбье. Она, может быть, искренне верила в то, что сумеет потом возродить меня, поместив останки мои в пламя плавильного тигля. Или она собиралась вкусить плоти моей? Я обладал некоторыми, пусть и поверхностными, познаниями в области алхимии, и мне было известно утверждение адептов, что они могут достичь бессмертия для себя и для любого другого при помощи расчленения плоти. Они полагали, что расчлененное тело обретает вторую жизнь через воду и — иногда — огонь. Или через смешение двух стихий. Я поглядел прямо в глаза Либуссе и узрел в них правду.
— О, мадам! Это что — моя казнь? Она все еще улыбалась.
— То будет истинное бессмертие, фон Бек. Скоро станем мы единым существом — гермафродитом. Король Гермафродит будет царить на Земле. Все это правда, мой маленький. Не теряй веры, как я не теряла ее на кресте, и мы достигнем вечной жизни. Воистину так. Просто поверь мне, и все. Пойдем. Не будем терять время. Наступает Астральное Соответствие…
Ножны упали в золу у нее под ногами. Либусса стояла, обрамленная жарким сиянием меди Химического Чрева, с Чашей в одною руке и Мечом — в другой. Ее губы раскрылись в застывшей улыбке, зубы блестели в отблесках пламени. Ее смуглая кожа всегда излучала сияние, но теперь мне казалось, что она сделана из металла, ибо тело ее отражало свечение, исходящее от плавильного тигля.
И она улыбалась. Я шагнул к ней. Это прекрасное тело, омытое жарким сиянием, влекло меня. Тело ее, ее пол, красота ее и властная сила… Чтобы меня убедить, ей не нужна была никакая логика. Рука, сжимавшая меч, вибрировала от мучительной боли.
— Иди же…
Я вспомнил икону, которую видел в доме князя Мирослава, потом — самого Мирослава, сраженного могучим ударом клинка и с таким упорством цеплявшегося за жизнь. Я вспомнил, как сначала он предостерегал Либуссу, а потом меня. Встретившись, я отступил.
Ее улыбка стерлась в одно мгновение. Лицо выражало теперь смесь неверия и боли.
— Маленький мой! Иди. Быстрее.
Я открыл было рот, но не сумел произнести ни слова. Я как будто оцепенел.
— Малыш! — Казалось, герцогиня вот–вот разрыдается. Она не верила в то, что я готов отступиться. — Ты же поклялся!
Я заставил себя снова шагнуть вперед. Либусса стояла, раскинув руки, как будто распятая на кресте.
— Иди! — с облегчением выдохнула она. Дыша тяжело и часто, я пытался заставить свое тело двигаться вперед. К ней. Я чувствовал: мука ее отражается в моей боли. Я стонал. Задыхался.
— Что с тобой, мой хороший? Что мешает тебе подойти ко мне?
— Зверь… — хрипло выдавил я. — Откажись от него. Убей его первым. Он нам не нужен.
Она рассмеялась.
— Он будет нашей силой. Зачем отвергать его — такую могучую силу, — если можно его обуздать. Я приручила Зверя, фон Бек. Иди лее. Иди ко мне.
— Откажись от Зверя, Либусса. Убей его, заклинаю тебя. Пусть гармония будет достигнута только нашей любовью и верой! Убей Зверя, и я обещаю: я позволю тебе сделать все, что ты хочешь. Риск велик,
