Под непрерывным мушкетным огнем натиск снаружи теперь поутих. Еще несколько горящих тел свалилось с крыши на тех, что внизу. Штурм явно сходил на нет.
А потом в зал вернулся Григорьев с диким от изумления лицом.
— Они прорвались в подвал! Вот–вот снесут стену!
— Быть не может! — воскликнул Рыжий О'Дауд. — Это надо же быть таким идиотом! Да я просто дубина самодовольная. Вот что губит хороших людей и империи — самодовольство! — Он бросился к лестнице в подвал, а я побежал следом за ним. Но он опередил меня на несколько добрых ярдов, и когда я только добрался до верхней ступени, он уже возвращался назад с лицом мрачным и бледным в желтых отсветах факела.
— Отправьте половину людей ко мне, — выкрикнул он, развернувшись, чтобы снова спуститься вниз.
— Что, так плохо? — спросил я.
— Хуже, сударь, и быть не может. Они убили или, может быть, опоили какой–то отравой мою рыбину.
У меня уже не было времени, чтобы выспрашивать, что это за рыбина. Либо то была некая кличка, либо — слово из незнакомого мне жаргона. Откуда–то из глубины подвала доносились безумные вопли, выстрелы, снова — крики, скрежет металла о металл. Люди О'Дауда, точные и исполнительные, как гессенские наемники, бросились вниз по лестнице. Он направил их вперед. Я отошел, чтобы им не мешать, и направился вверх.
— Схожу за саблей.
Когда я поднялся, Либусса ждала меня у входа в подвал.
— Я принесу тебе саблю, — сказал я ей. — У меня две.
Я бегом поднялся на галерею, где головорезы О'Дауда кричали тем, кто внизу, чтобы им несли еще пороху и картечи. Девицы–разносчицы подтаскивали им боеприпасы с той же готовностью, с какой подают они эль, Я вошел в нашу комнату и извлек из чулана подарок Люцифера. Рукоять меча теперь стала тусклой, и орла не было видно (похоже, у нее есть свои периоды, у этой рубиновой рукояти), но она все же слегка пульсировала дымным светом. Взял я и саблю — для Либуссы — и спустился вниз. Клостергейм во все глаза уставился на меня. Обычно он вообще ничего не ел, но сейчас он с большим удовольствием уплетал свиные ребрышки, словно бы для возбуждения аппетита ему было потребно немалое количество умирающих вокруг обеденного стола. Велико было мое искушение сразить его на месте. Он почувствовал мою ненависть. И рассмеялся.
Но пронзительный крик заглушил его смех.
Толпа снаружи рванулась к окну у передней двери. Глотки раскрылись в едином вопле. С полдюжины мерзких созданий разом бросились вперед и раскололи стекло, едва не ворвавшись в таверну. Люди О'Дауда встретили их массированным огнем. Волна гнусных тел откатилась назад. Разбитое окно тут же закрыли плотными ставнями. Во вновь воцарившейся тишине продолжал звучать смех Клостергейма.
Я со всех ног ринулся вниз, в подвал. В зловоние пороха и сточных канав, в гарь от масляных факелов, в кислый запах хмельной закваски и вина. Во тьме впереди разглядел я мерцание света, вспышки искр от кремневых ружей. Из мрака навстречу мне выступила Либусса, и я протянул ей саблю.
— Даже не знаю, за чем явился сюда Монсорбье: за Граалем или за нами.
— И за нами, и за Граалем. Это вне всяких сомнений. Все должно слиться воедино. И ему нужно еще завладеть тинктурой. Хотя не исключена возможность, что у него есть и свой концентрат. Или если не у него, так у той девицы. Но без Чаши тинктура вообще бесполезна. Меч… — она покосилась на мой клинок, — придает дополнительную силу. Если Ритуал совершается точно, то можно достигнуть наивысшей ступени. Вот почему я горю нетерпением! Фон Бек, я не готова впустить Монсорбье… в надежде на то, что он приведет нас к Граалю. Или, может, подвергнем пыткам Клостергейма?
— Сомневаюсь, что это вообще возможно, — возразил я, — пытать Клостергейма. К тому же вряд ли он знает больше, чем мы.
Мимо промчался Рыжий О'Дауд, на ходу изрыгая проклятия.
— Где моя чертова рыбина?
Мушкетеры его отступили на пару ярдов. Они продолжали стрелять, но теперь на огонь их отвечали огнем. Похоже, здесь собрались все люди Монсорбье. Он бросил на этот прорыв самые отборные силы, и, похоже, сие принесло плоды. Люди О'Дауда падали, сраженные. По одному или по два за раз. Но, если так пойдет и дальше, скоро их будет уже слишком мало для того, чтобы удержать таверну.
Теперь мы сгруппировались в пивном погребе, заставленном огромными бочками с элем. Некоторые из них располагались вдоль стен, некоторые–просто рядами посередине. Здесь было прохладнее. Плохо пахло. Дальняя стена сотрясалась, словно некий великан колотил в нее кулаком. Сквозь брешь в дрожащей стене в погреб ворвались вооруженные люди.
— Может быть, наш единственный шанс, — пробормотал О'Дауд себе под нос, — взорвать к чертям весь подвал. Жалко только терять добрый эль. Я и не думал, что может дойти до такого. Кто им командует, фон Бек?
— Один из лучших воинов Франции, — отозвался я. — Ветеран многих битв и революции также. Монсорбье.
— Видно, хороший солдат. — Ирландец почесал красный нос заряженным пистолетом. — Раз уж он нашел способ, как одолеть мою рыбину.
— Рыбина это что — какая–нибудь боевая машина? — полюбопытствовал я.
О'Дауд от души расхохотался, словно я сейчас выдал некую замысловатую шутку.
— Разумеется, сударь! Именно боевая машина! Ой, не могу, ха–ха–ха! — Слезы брызнули у него из глаз и покатились по красным щекам, точно стеклянные шарики по плюшу. — А вы, сударь, смекалистый!
Я мог только жалеть о том, что моя «шутка», так его развеселившая, была вовсе не преднамеренной. Я так и не понял, что это за рыбина. Снова раздались мушкетные выстрелы и последовал ответный огонь. Похоже, обе стороны достигли некоей мертвой точки. А потом откуда–то из темноты донесся громкий голос, и во мраке мелькнул белый платок, нацепленный на острие шпаги.
— Переговоры! — надрывался Монсорбье. — Переговоры, сударь!
— Черт возьми, сударь, что вы сделали с моей рыбиной? — прокричал в ответ Рыжий О'Дауд.
— Она пойдет главным блюдом к победному пиру! — Монсорбье пребывал в явном возбуждении. Этот штурм и прорыв пришлись, как видно, ему по нутру. Точно так же, как и О'Дауду. Теперь я уже различал его в дымном свете факелов:
черный плащ разметался, шляпа съехала набок. На ней опять красовалась трехцветная кокарда. Революционный кушак обвивал его талию. Монсорбье, похоже, нашел в себе силы восстановить былую свою натуру, чего не сумел Клостергейм. Улыбаясь, он отсалютовал нам шпагой — белый флаг снова взметнулся в воздух. — Переговоры, сударь. Прошу вас. Все, что нам нужно, так это Чаша.
— Чаша? — в раздражении воскликнул О'Дауд. — Снова эта проклятая Чаша. Фон Бек, да скажите вы им: нет у меня никакой чертовой Чаши!
— У Рыжего О'Дауда нет никакой чертовой Чаши! — проорал я.
— Кроме горшков и кастрюлек в баре! — добавил ирландец, вопя еще громче меня.
Но Монсорбье был непреклонен.
— Отдайте нам Чашу, сударь, и мы уйдем. Пусть фон Бек и его товарищ принесут ее нам. Они станут заложниками!
— Теперь ему, значит, нужны вы, фон Бек! — Рыжий О'Дауд заговорщически мне подмигнул. — Они, наверно, считают, что находятся в более выигрышном положении. Им что, не понятно, что будь у меня Святой Грааль, я бы, наверное, знал об этом? А, фон Бек? Ваше семейство хранит его, не мое…
— И, как мне говорили, потомки рода фон Беков выходят на поиск его, если Грааль пропадет. По иронии судьбы, поиск сей предстоит свершить мне, атеисту и грешнику! — Все это вызывало у меня чувство глубокого омерзения.
— Ну что же, сударь, Бог избирает нас, и неисповедимы Его пути. А еще, как утверждают церковники, Господь прячет свои сокровища в весьма странных местах.
— Поторопитесь, джентльмены, — окликнул нас Монсорбье. — Вы отдадите Грааль добром или будем
