Проснувшись, только-только успела перекусить в столовой, как начался вечерний наплыв. После ужина – уборка обоих залов, так что был уже двенадцатый час, когда она смогла наконец повесить свой голубой фартук на крючок за дверью и покинуть ресторан.
На улице ее, как и было условлено, поджидала Милена, кутаясь в черное пальто, но там оказалась еще и Дора, которую, казалось, позабавило удивление Хелен. Обе были в одинаковых меховых шапочках, как сестры.
– Не волнуйся, – заверила Милена, – при Доре можешь говорить все, как при мне.
Втроем они углубились в мощеные улицы, ведущие от площади вверх. Ночь была холодная, но ясная. То там, то здесь на темные гранитные фасады падало пятно бледного света из какого-нибудь окошка. Милена просунула руку под локоть Хелен:
– Помнишь, как мы последний раз вот так шли?
– Да, по нашему мосту. Мне кажется, с тех пор я прожила лет десять.
– А я, думаешь, нет?
Дора шла чуть впереди, настороженная, как разведчик. Перед тем как свернуть в очередную улицу, приостанавливалась и напряженно всматривалась в темноту. Два раза она отступала и выбирала другой путь.
– Вот дураки! Прячутся в подворотнях, а без курева не могут. Светят своими сигаретами, за три километра видно!
– Кто дураки? – спросила Хелен.
– Шпики, ночная полиция. Советую тебе обходить их стороной.
– А как их отличить?
– Легко: они повсюду, они накачанные, тупые и ходят парами.
Они поднялись уже довольно высоко, и Хелен стала узнавать улицы, по которым прошлой ночью ехала с Голопалым. Остановились перевести дух.
– Ресторан Яна вон там, внизу, – Дора показала пальцем. – Как раз над фабрикой. Видишь ее?
В небо тянулись три высокие кирпичные трубы. Из одной поднимался серый дым, нерешительно зависая в безветренном воздухе. В северной стороне виден был и Бродяжий мост, под которым мигало несколько огоньков, а еще дальше – дворец за рекой, нависший над городом темной громадой.
Когда девушки добрались до кладбища, Бартоломео еще не было. Они встали над обрывом, высматривая, не покажется ли он внизу. Луна зашла за облако и едва просвечивала бледным пятном. Хелен подышала на окоченевшие пальцы.
– Неужели так опасно разговаривать там, внизу, в тепле?
– Да, – сказала Дора. – Фаланга повсюду внедряет своих шпионов. Везде могут быть уши, даже там, где ты считаешь себя в безопасности: в коридорах, в столовой, в твоей комнате… За господином Яном следят в оба. Если хоть кого-нибудь в его заведении поймают на антиправительственных речах, не пройдет и часу, как его арестуют, а ресторан закроют. В городе то же самое, скоро сама убедишься. А здесь, по крайней мере, можно быть уверенной, что тебя не подслушают: любого, кто подходит оттуда, видно издалека, а те, кто там, за стеной, – им глубоко наплевать на все разговоры!
Словно в опровержение ее слов ржавая калитка кладбища с протяжным стоном приоткрылась, и из темноты выступила высокая тонкая фигура: Бартоломео.
– Ты нас ждал на кладбище? – удивилась Милена.
– Да, – ответил юноша, подходя к ним, – а ты много мест знаешь спокойнее и безопаснее?
– А покойников не боишься? – спросила Хелен, глядя на него с уважением.
– Нет. Покойники никого не трогают. Вот живых приходится опасаться. Ну, давай, рассказывай про Милоша…
Хелен прочистила горло и стала рассказывать – с самого начала: как они забрались на крышу интерната, как наблюдали этот дикий спектакль – годовое собрание, как выступал Ван Влик, как они пошли освобождать Катарину, которая оказалась уже свободной, – и дальше, стараясь не пропустить ни одной подробности: про их побег, про ночь в автобусе, про снег и холод, про страшную битву Милоша… Бартоломео слушал и только вздыхал и мотал головой. Он знал, что его друг отважен и великодушен, но чтоб пойти с голыми руками против двух мужчин и шести псов, защищая его, Бартоломео…
– И он это сделал? – не веря своим ушам, прошептал он.
– Сделал, – сказала Хелен. – Но дорого за это заплатил…
Она с трудом удержалась от слез, вспомнив, как безжизненное тело Милоша закинули в сани, словно тушу убитого зверя.
– Доктор Йозеф думает, что он не умер, – завершила она свой рассказ, комкая носовой платок. – Он говорит, они не спешили бы так его увезти, если б он был мертвый.
– Наверняка так и есть, – сказала Дора, – не переживай.
И обняла девушку. Хелен прижалась к ней, и некоторое время все четверо молчали. В ночной тишине они словно безмолвно молились за своего друга – чтобы он был жив, чтобы все у него стало хорошо. Барт и Милена тоже обнялись и так и стояли, прижавшись друг к другу.
– А Василь? – спросил наконец юноша со вновь пробудившейся тревогой. – Он все еще в карцере? Милош про него что-нибудь говорил?
– Нет, – солгала Хелен, решив сказать ему правду как-нибудь в другой раз. Сейчас у нее не хватало на это мужества.
– Ас вами что было? – спросила она. – Расскажите.
