– Так люди-лошади, должно быть, проклинают моего отца? Это ведь он, получается, повел их на погибель?
– Они так не рассуждают, они по-прежнему думают, что поступали правильно. И потом, твой отец за это отдал жизнь. Мучеников не проклинают.
– А Фабер? Его-то отпустили?
– Да. Но унижение не прошло для него даром. Насколько мне известно, он с тех пор почти и рта не открывает. Укрылся в глухой деревушке и живет там со своей семьей – с теми, кто остался.
– Так это туда мы едем? – тихо спросил Бартоломео.
– Туда, – подтвердил Ян.
Дальше ехали молча. Характер местности изменился – дорога теперь петляла между лесистыми холмами, вершины которых скрывались в тумане. Потом пошли серые скалы в пятнах лишайника, похожие на спины неведомых зверей. Бартоломео опустил стекло и вдыхал сырой воздух ланд[1]. Ему казалось, что мир людей остался где-то позади, а они вступают в мир легенд. Он не слишком удивился бы, покажись за очередным поворотом какой-нибудь эльф или гном.
У Бартоломео вертелся на языке вопрос, уже некоторое время не дававший ему покоя: «Чего вы, собственно, от меня ждете?» – но он удержался и не спросил. Он начинал задремывать, убаюканный ровным урчанием мотора, и тут они въехали наконец в деревню людей-лошадей.
Какой-то мальчик лет пятнадцати шел навстречу.
– Василь! – невольно вырвалось у Бартоломео. Сходство было разительное: то же удлиненное лицо с грубыми чертами, тот же приплюснутый нос, те же широкие плечи, непродираемые жесткие волосы.
Ян, поравнявшись с ним, притормозил.
– Скажи, пожалуйста, ты знаешь, где живет Фабер?
– Не-а, – нахмурившись, буркнул парнишка, – а на что вам Фабер?
– Поговорить. Не бойся. Мы друзья.
– Не скажу. Нельзя, – сказал мальчик-лошадь, не сообразив, что тем самым проговорился.
– Вверх по улице? – не отставал Ян.
– Ну да…
Они ползли со скоростью пешехода, по дороге разминулись с двумя ребятишками, сбегавшими под гору, – один нес другого на закорках.
– С ума сойти, – воскликнул Бартоломео, – можно подумать, два маленьких Василя!
В верхнем конце деревни им попалась девушка с таким же длинным, грубой лепки, лицом, медленно бредущая в гору с ведром воды.
– К Фаберу сюда? – спросил Ян, высунувшись в окошко.
– Ну да… то есть нет, – спохватилась девушка. – А вы кто?
– Друзья. Вон тот дом?
– Ну да…
Да уж, выведать у них все, что им известно, труда не составляло.
Ян проехал повыше, спрятал машину, потом они спустились к дому пешком и постучались. Открыла очень высокая дюжая женщина лет пятидесяти. В ее чертах, в движениях – во всем чувствовалась глубокая, застарелая печаль. Женщина впустила их в дом. Занавески были задернуты, и гости мало что могли разглядеть, пока глаза не привыкли к полумраку. У очага спала на стуле толстая рыжая кошка. На хозяйке был белый фартук, белые пряди выбивались из-под платка. «Фабер лежит, не встает, – объяснила она, – но коли вы друзья…»
Тяжело ступая, она взошла по лестнице. С минуту ничего не было слышно. Видимо, женщина тихо говорила что-то мужу. Потом она снова появилась, спустилась на несколько ступенек и, перегнувшись через перила, спросила:
– Не примите в обиду, а как звать-то вас?
– Меня зовут Ян, – сказал Ян. – Он меня знает.
Женщина опять скрылась из виду, и последовало то же безмолвное ожидание. Гости переглядывались в недоумении. О чем они там наверху толкуют? В конце концов женщина медленно сошла вниз, остановилась перед Яном и безнадежно развела руками:
– Не хочет вас видеть, и все тут. Никого к себе не допускает, уж который месяц. Совсем плохой…
– Скажите ему – это очень важно, – настаивал Ян. – Скажите ему, что со мной здесь… Казаль.
Женщина в третий раз потащилась наверх.
– Но ведь… – прошептал Бартоломео, – он ведь может подумать…
– Что твой отец вернулся? Не знаю. Главное – чтобы он встал.
Женщина кивала им с лестницы. Видимо, дело приняло новый оборот.
– Сейчас сойдет, – объявила она, и какое-то подобие улыбки проступило на ее добродушном лице. – Вы присаживайтесь покудова.
