Мы не заметили, как наступило утро. На корабле заработала лебедка.
— Ну вот и начинается трудовой день, — сказал Визе.
Чтобы облегчить и ускорить разгрузку судна, капитан подвел ледокол ближе к берегу. До него оставалось меньше 50 метров. Разгрузкой и расчисткой площадки под дом занимались все члены экспедиции.
Через два дня на берегу уже стучали топоры и визжали пилы плотников, укладывавших первые венцы сруба. Мы с Эрнстом начали делать котлованы под бетонные основания для мачты и оттяжек. Динамит плохо брал вечную мерзлоту. Пришлось отогревать грунт кострами.
Благодаря хорошей солнечной погоде работа на берегу и корабле кипела день и ночь. Трудились все с удвоенной энергией. Дело двигалось споро.
В это время произошло событие, которое могло наделать много бед. В бухту периодически, два раза в сутки, вместе с приливом приплывали льды. Сделав круг, они вместе с отливом уходили обратно в Британский канал. Ничто не настораживало нас. Но 6 августа в бухту вошло большое ледяное поле. Слегка коснувшись корпуса «Седова», оно стало прижимать судно к берегу. Предпринимать нам что-либо было уже поздно. Скрежет форштевня свидетельствовал о том, что ледокол плотно уселся на камни. Бешено заработал винт, забился, как в судорогах, корабль, но сдвинуться с мертвой точки не смог ни на миллиметр.
Положение становилось отчаянным. Ледокол мог погибнуть, и тогда зимовать пришлось бы не только нам, семерым, но и всей экспедиции. Нужно было сделать все возможное, чтобы снять «Седова» с камней, в противном случае новый напор льдов мог выкинуть корабль еще дальше на берег, и тогда уже— навсегда.
Капитан решил воспользоваться стоящим на мели невдалеке от «Седова» большим айсбергом и подтянуться к нему тросом. Но пока заносили трос вокруг айсберга и закрепляли на лебедке, на якорную цепь «уселся» небольшой айсберг, плывший вместе со льдами, и прижал ее к грунту.
К счастью, айсберг удалось подорвать динамитом, и якорная цепь освободилась.
Капитан попытался еще раз стащить ледокол с камней. Загрохотала лебедка, выбирая трос, и одно» временно на «полный вперед» заработала судовая машина. Все было безуспешно: корма судна по-прежнему была на берегу.
Тогда Воронин принял новое решение: разгрузить кормовые трюмы и загрузить нос судна, перекачать воду из кормовых цистерн в носовые.
Это была, казалось, немыслимая работа. Нужно было выгрузить из трюмов, перетащить и снова погрузить не меньше тысячи тонн громоздких грузов и колоссальное количество угля. Все превратились в грузчиков: профессора, корреспонденты, рабочие...
Тридцать два часа «Седов» сидел на камнях, пока наконец перегрузка не была окончена. В носовой трюм дополнительно накачали забортной воды и повторили маневр с подтягиванием к айсбергу. Сначала корпус ледокола качнулся, а затем, скрипя и дрожа, стал медленно сползать с камней. Но судно получило серьезную пробоину, и один из отсеков сразу наполнился водой. Откачать ее было невозможно. К счастью, непроницаемые перегородки не пустили воду дальше, поэтому и с пробоиной можно было продолжать плавание.
После этого случая переменили стоянку судна, отвели его в более безопасное место. Небезынтересно отметить, что спустя четыре часа после того, как ледокол был снят с камней, на это место надвинулось новое ледяное поле, которое на 5 метров вылезло на берег. Не уйди «Седов» вовремя, его песня была бы спета.
«Сегодня, 8 августа, у нас произошло еще одно событие, которое могло кончиться печально», — записал я в дневнике.
Отто Юльевич, будучи ярым охотником, решил отправиться на тузике к скале Рубини настрелять дичи. Тузик, одноместная коварная шлюпчонка, имела скверную привычку в самых неожиданных случаях перевертываться вверх килем. Илляшевич, Кренкель, Весеньев и многие другие, плавая на ней, уже приняли полярное крещение.
Перевернулся тузик и на этот раз. Спустили спасательную шлюпку и бросили сразу два круга. Схватившись за один из них, тонувший Отто Юльевич удержался на воде. Вскоре подоспела и шлюпка. Однако ледяная ванна не охладила его пыла. Переодевшись в сухое, на том же тузике он вновь отправился к скале Рубини. Охота была удачной, и на другой день на обед нам была подана жареная дичь. Правда, она изрядно попахивала рыбой...
Пользуясь перерывами в работе, мы совершали экскурсии. Начальник зимовки Илляшевич и я решили подняться на скалу Рубини и установить, кем поставлен гурий — столб, сложенный из камней. В былую пору гурии указывали путешественнику на близость жилья. Обычно в них клали бутылку или пенал с запиской.
Едва мы взобрались на скалу, как, закрывая небо, над нами начала кружиться стая встревоженных птиц, издававшая воинственные крики. Чтобы избежать драматических осложнений, мы с Петром Яковлевичем быстро отступили. Но позже, когда птицы улетели, снова поднялись и установили, что гурий поставлен геологом Павловым в 1914 году в память экспедиции Георгия Яковлевича Седова.
Однажды Шмидт предложил мне принять участие в альпинистской экскурсии на купола ледников. С нами пошли геоморфолог Иванов, доктор Белкин и известинец Громов. Подъем был неинтересен, однообразен, но Шмидт по дороге увлекательно рассказывал о своем путешествии на Памир и исследовании ледника Федченко.
Когда добрались до первой вершины глетчера, перед нами открылась панорама архипелага. На северо- востоке ясно виднелась Земля Вильчека, хотя расстояние до нее было не менее 100 километров. Почти рядом с ней высился остров Альджера, на котором в начале нашего века зимовала экспедиция Болдуина, а на севере нашли остров Джексона, где, ведя жизнь полярных робинзонов, в каменной берлоге зимовали Нансен и Иогансен.
Неожиданно наше внимание привлекла невесть откуда появившаяся розовая чайка. На фоне голубого неба она была похожа на висящий в воздухе букет цветов. Громов хотел подстрелить ее, но нам всем стало жаль чайку, и мы попросили его не делать этого.
Мы отправились на корабль кратчайшим путем и попали в бесконечный лабиринт трещин. Еще перед отходом на купола ледников Визе нас предупредил:
— На нашем острове много опасных трещин. Нужно быть очень осторожными... Начальник американской экспедиции Фиала провалился в одну из них, но, к счастью, пролетев метров двадцать, застрял, потому что трещина сузилась. Только это спасло его от участи быть заживо погребенным во льду.
После такого напутствия мы внимательно относились к дороге, но трещины были предательски замаскированы снегом, и двое из нас вскоре провалились. К счастью, они удержались за кромку и были спасены. Пришлось воспользоваться опытом Шмидта и его альпинистской веревкой, которую он предусмотрительно захватил вместе с альпенштоком. Перевязались, и хорошо сделали, ибо каждому из нас по два-три раза пришлось повисеть над пропастью, а остальные вытаскивали провалившегося. Так мы преодолели, наверное, около 300 трещин.
Когда вернулись, узнали, что биолог Григорий Петрович Горбунов и корреспондент ТАСС Исаак Борисович Экслер на острове Скотт-Кельти открыли два озера, а Рудольф Лазаревич Самойлович привез из Долины Молчания несколько толстых стволов окаменелого дерева, по-видимому, когда-то росшего на Земле Франца-Иосифа.
Разгрузка подходила к концу. На берегу уже высились срубы дома, кладовой и бани. Было решено — в первый год зимовки рацию и двигатель поместить в жилом доме. Строить для них специальное помещение было уже некогда. Осень приближалась, морозы доходили до 9° и все чаще начинали задувать метели. Бухта Тихая стала неузнаваемой, суровой и далеко не тихой.
Все это время не прекращались научные работы. В ночь с 19 на 20 августа «Седов» вышел на гидрологические исследования в пролив Меллениуса. Вскоре судно поравнялось с ледником Юрия. Шмидт, принимавший участие в этих работах, увидел у основания ледника темное и глубокое отверстие. Решив
