позволить себе ни герцог Абруццский, ни Джексон — словом, никто из наших предшественников. Мы же, нагнав пар до любой температуры, залезали на полок и хлестали себя пахучими березовыми вениками, предусмотрительно взятыми на Землю Франца-Иосифа нашим начальником зимовки. Для нас, за восьмидесятой параллелью, это было наивысшим блаженством.
Утром 6 ноября, пока все мы были на работе, Петр Яковлевич Илляшевич решил растопить печь в бане, чтобы нагреть воду. Печь почему-то стала дымить. Илляшевич открыл наружную дверь. Долго возился, пока наконец дрова разгорелись. Петр Яковлевич закрыл парилку и стал ждать, когда надо будет подбросить угля. Вдруг за стеной бани залаяли собаки. Петр Яковлевич хотел схватить винтовку, но вспомнил, что оставил ее в предбаннике. Бросился туда, и тут в пяти метрах от себя увидел медведя, который отбивался от собак. Быстро закрыв за собой дверь, Илляшевич запер ее на крючок, но тут же сообразил, что это не спасет его. Достаточно было медведю, отбиваясь от собак, случайно толкнуть дверь, и она бы открылась.
Илляшевич бросился к окну. Выбил поленцем стекло. Сбросив с себя полушубок, полез в оконный проем, но застрял из-за толстых ватных брюк. В это время медведь уже приближался к двери. Еще несколько мгновений — и он ввалится в парилку. Петр Яковлевич был на грани отчаяния. Каким-то чудом ему удалось все-таки протиснуться в окно, Упал в снег. Выбравшись из сугроба, Илляшевич прибежал в дом, схватил чью-то винтовку и, вернувшись в баню, выстрелом уложил медведя.
Мы, конечно, прекрасно понимали, какой опасности подвергался наш начальник, однако без смеха не могли представить историю, которая с ним приключилась. Откровенно говоря, мы слышали лай собак, но кто мог подумать, что к Петру Яковлевичу, в поступках которого всегда все было «геометрически» правильно, всегда все предусмотрено, мог забраться медведь в тот момент, когда он был безоружен?..
7 ноября утром все, кроме дежурного метеоролога и повара, встали поздно. Идя мыться, мы поздравляли друг друга с праздником и с удивлением вдыхали запах духов, исходивший от Шашковского.
— Откуда сие? — спросил доктор.
— Это Жорж привез в чемодане... Красавицу с черной маской на лице, — пояснил Алексин.
Оказалось, что перед отъездом из Ленинграда дама сердца Шашковского, для того чтобы он всегда помнил о ней, положила в его чемодан флакон своих любимых духов.
По-видимому, пробка была плохо закрыта и половина их вылилась на белье и костюм. Конечно, этот случай стал пищей для всевозможных шуток.
Официальная часть праздника в честь XII годовщины Великой Октябрьской социалистической революции началась с торжественного подъема флага на флагштоке дома и трехкратного салюта из винтовок, Затем мы слушали по радио трансляцию парада на Красной площади.
В это время повар Владимир Антонович в ослепительно белой куртке и таком же головном уборе начал священнодействовать на камбузе, готовя праздничный обед.
Выход товарищей к столу был торжествен. Обычно мы носили ватники. А тут все явились в элегантных костюмах, белоснежных сорочках и щегольских ботинках.
За обедом Илляшевич зачитал праздничные телеграммы. Особенно порадовали нас поздравления Комитета старых большевиков, артистов Московского Художественного театра. Ленинградская обсерватория благодарила за великолепные метеосводки. Было много поздравлений от рабочих заводов Ленинграда и Москвы, сотрудников научных учреждений и от Института истории искусств.
После чтения телеграмм Петр Яковлевич поднял бокал и произнес речь:
— Юлиус Пайер, отмечая всесокрушающую, неодолимую мощь Ледовитого океана, говорил о Земле Франца-Иосифа: «Пройдут века, а эти негостеприимные берега останутся все теми же, и снова здесь воцарится нарушенное нами великое одиночество...» Как видим, он оказался плохим пророком. Великое одиночество навсегда нарушено нами, и полярная пустыня не стала пустым местом. На этой земле, на 81° северной широты, сегодня мы празднуем двенадцатую годовщину нашей революции. Я счастлив и горд, что первая зимовка на этой земле была поручена нам. Да здравствует наша великая Родина и Советская власть!
Затем мы спели «Вихри враждебные», «Марш Буденного». Конечно, неисчерпаемой темой были воспоминания о революционных днях, походах и делах в гражданскую войну.
После обеда решили сделать прогулку к леднику, но едва вышли, как увидели северное сияние. Это природное явление, объяснения которому мы в ту пору еще не знали, уже не волновало нас, потому что случалось довольно часто. Но сегодня, как никогда, сияние было удивительно разнообразно. Оно переливалось тончайшими оттенками радуги, исчезало и снова появлялось.
Молча стояли мы на берегу и смотрели на эту красоту. Особенно поразили нас на черном звездном небе лучезарные дуги над горизонтом: белые, ярко-зеленые, красные (почти рубиновые) лучи создавали громаднейший веер.
В следующий момент наше внимание привлекли спускающиеся откуда-то из тьмы лучи, образующие как бы сотканную из золота ткань. Развертываясь в гигантское драпри, она повисла над бухтой, и тут мы увидели в ее переливающихся складках айсберг. Он выглядел громаднейшим самоцветом. Мы решили, что он оторвался от ледника Юрия и сказочная пещера перестала существовать. Летом мы убедились, что так оно и было.
Интенсивность сияния неожиданно стала возрастать. В разных участках небосвода появились новые, собранные в пучки изумрудные лучи. В западной части неба образовалась широкая сверкающая полоса. Она свертывалась в спираль, затем, растягиваясь, стала носиться по всему небесному своду.
Казалось, полыхало уже все небо.
Но вот сияние стало подтягиваться к полюсу, затухать и исчезать. Мы думали, что оно кончилось, и хотели уже возвращаться домой, но в это время в зените с необычайной силой засияла лучезарная корона. Это был апофеоз сияния. Вскоре все поглотил мрак.
В конце ноября наступил самый тяжелый период полярной ночи, когда не стало даже полуденных сумерек. Два месяца нам предстояло жить в полной тьме. Окружающие предметы можно было различать лишь в двух-трех шагах.
Тьме сопутствовали холод и бури. В эти дни температура воздуха понизилась до минус 32°. Подул ветер с сухим снегом, который затем перешел в бурю северо-восточного направления. По данным наших метеорологов, ветер доходил до ураганной силы, дул со скоростью 40 метров в секунду. Так продолжалось трое суток.
Особенностью штормов на Земле Франца-Иосифа является то, что они дуют при весьма низких температурах. В такие дни создаются условия еще более суровые, чем зимой возле Верхоянска, хотя именно это место считается в нашей стране «полюсом холода».
Работа метеоролога в таких условиях трудна и рискованна. В сильную пургу легко заблудиться, наткнуться на медведя. Наблюдения приходилось делать вдвоем, а иногда и втроем.
Из-за пурги большую часть времени мы проводили дома.
Времени для бесед, охотничьих рассказов и «подначек» было предостаточно. Однажды мы затеяли очень интересную дискуссию на тему: «Открыл ли Пири Северный полюс?» Мнения разделились, и полемика продолжалась чуть ли не целую неделю.
В начале века человечество еще не знало как следует своей планеты. Одной из тайн были полюсы Земли. Среди ученых не было единого мнения об их физической природе. Одни считали, что на полюсах — полярные моря, свободные для плавания парусников.
Другие утверждали, что там — земля, третьи предполагали, что там — сплошной лед.
Было заманчиво стать первым человеком, ступившим на полюс, где никогда никого не было, и группы отважных исследователей одна за другой отправлялись в далекие рискованные путешествия. Но вскоре это благородное начинание превратилось в открытую борьбу наций за честь флага, которому суждено будет первым развеваться там, где сходятся меридианы. Австрийские, шведские, английские, американские, норвежские, итальянские экспедиции устремились к Северному полюсу. Но многие исследователи, не достигнув цели, отступили или нашли свою могилу в полярной пустыне.
Наиболее упорным участником этих «международных скачек», как называл полярные экспедиции Карл Вейпрехт, был американец Роберт Пири. 6 апреля 1909 года в 6 часов утра он достиг Северного полюса, водрузил там флаг Соединенных Штатов Америки и оставил в бутылке записку, в которой сообщал, что он,