климат.
За свои заслуги и открытия Нансен был избран почетным членом многих Академий наук, в том числе и Петербургской.
В годы первой империалистической войны он выступал против нее, а после окончания войны он, крупный общественный деятель, был делегатом Норвегии в Лиге Наций.
С первых же дней Октябрьской революции Нансен с большой симпатией отнесся к Советской власти. Со всей силой своего авторитета он выступил против врагов молодой Советской республики. Когда из-за засухи в Поволжье начался голод, Фритьоф Нансен с трибуны Лиги Наций страстно призывал помочь миллионам крестьян. Лига Наций отказала. Тогда он сам организовал Международный комитет помощи голодающим. Как известно, этот комитет получил название «нансеновского». На средства комитета были открыты многочисленные «нансеновские столовые» в тех местах, где был голод. Полтора миллиона детей кормилось в них. Мы помнили также знаменитые «нансеновские посылки».
В то время когда Нансен собирал средства в помощь голодающим, его друг и капитан «Фрама» Отто Свердруп руководил первой советской Карской экспедицией.
На IX Всероссийском съезде Советов единогласно было принято следующее послание Фритьофу Нансену, подписанное председателем IX съезда Советов М. И. Калининым: «IX Всероссийский съезд Советов, ознакомившись с Вашими благородными усилиями спасти гибнущих крестьян Поволжья, выражает Вам глубочайшую признательность от имени миллионов трудящихся населения РСФСР. Русский народ сохранит в своей памяти имя великого ученого-исследователя и гражданина Ф. Нансена, героически пробивавшего путь через вечные льды мертвого Севера, но оказавшегося бессильным преодолеть безграничную жестокость, своекорыстие и бездушие правящих классов капиталистических стран».
Московский Совет депутатов трудящихся избрал Фритьофа Нансена своим почетным членом.
В память о великом норвежце мы посетили остров Джексона, но не нашли хижину, в которой он с Иогансеном провели историческую зимовку в 1895—1896 годах.
За всеми этими событиями незаметно проходили дни.
Руководство нашего института пока что не сообщало, будет нам замена или нет. Видимо, еще было неясно, сможет ли судно пробиться к Земле Франца-Иосифа: это зависело от ледовой обстановки. Когда мы отправились на архипелаг, то знали, что из-за неблагоприятных природных условий наше пребывание на Земле Франца-Иосифа может затянуться, и были готовы к этому. Даже продуктов мы привезли с собой из расчета на три года. Не имея известий о нашей замене, мы стали готовиться ко второй зимовке, делать запасы дичи и медвежатины, тем более что от медведей снова не стало отбоя. В эти дни подняли из берлог несколько медведиц, причем одна из них была с потомством. Медвежат мы забрали в дом и этим доставили себе много радостей и развлечений. Правда, иногда по ночам они будили нас отчаянным ревом.
В первых числах июня мы стали свидетелями редкого, изумительного явления полярного мира — миража.
Около полудня, когда мы занимались исследованием верхних слоев атмосферы, мы увидели на западе как бы парящими в воздухе небольшой островок Мертвого тюленя, находившийся от нас на расстоянии многих километров, а за ним — знакомый нам айсберг, где был похоронен Грейф. Они словно повисли над горизонтом и были такого размера, что, казалось, занимали полнеба. Видение это вскоре исчезло, и мы даже не успели его сфотографировать. Едва кончился мираж, как при ясном безоблачном небе началась пурга. Холодный ветер вскоре перешел в свирепый шторм.
Лед в бухте был поломан и стал напирать на берег, угрожая разрушить дом. Положение стало опасным. Мы приготовили динамит, чтобы подорвать лед в случае его приближения к жилью, но благодаря начавшемуся отливу опасность миновала. На берегу осталось несколько льдин толщиною до полутора метров.
После шторма морозы отступили, но начались бесконечные туманы. В течение двух недель они окутывали наш дом непроницаемой серо-свинцовой завесой. В двух шагах невозможно было что-либо различить. Пришлось отменить охоту.
В конце июня туманы стали реже, но зима все еще не хотела оставлять нас, и морозы доходили до минус 20°.
В это время институт запросил, не хочет ли кто-нибудь остаться на вторую зимовку.
— Очевидно, в Ленинграде не хватает желающих, — заметил Илляшевич.
— А я уверен, что смена готовится, — проговорил доктор.
Как ни странно, всем было жалко расставаться с зимовкой, со станцией, которая стала родным домом. С другой стороны, от этого «ледникового периода» жизни мы порядком устали. Пожалуй, не столько физически, сколько морально. После долгих колебаний и обсуждений решили, что всем надо отдохнуть, а затем снова собраться на какой-нибудь другой станции. В тот же вечер о принятом решении сообщили в институт.
В июле весна подступила к нам вплотную, хотя термометр показывал минус 12°. С солнечной стороны торосов начал таять лед, снег стал мокрым, зажурчали ручейки. Мы воспользовались этим и устроили водопровод на камбуз. Через неделю солнце начало пригревать настолько, что стало жарко, и мы с Эрнстом, сняв рубашки, чтобы загорать, отправились на лодке на остров Скотт-Кельти.
Из последних известий Ленинградской радиостанции узнали, что в Архангельск выехала новая смена зимовщиков, отправляющихся на Землю Франца-Иосифа. Была и ошеломляющая новость: среди зимовщиков, едущих нам на смену, женщина — Нина Петровна Демме!
— Рискованный эксперимент! — неодобрительно проговорил Петр Яковлевич.
Надо сказать, что Нина Петровна Демме была не единственной ленинградкой, которая отважилась ехать на зимовку в Арктику. На следующий год из Ленинграда уехали в бухту Тикси еще две Нины. Одна из них — актинометрист Нина Мариановна Фрейберг и другая — Нина Владимировна Войцеховская — метеоролог.
Получили мы известие, что на экраны Советского Союза вышла полнометражная кинокартина «Курс — норд» о нашем пути на Землю Франца-Иосифа. Делал ее Петр Константинович Новицкий — первый оператор, посвятивший себя Арктике. Когда мы вместе плыли на «Седове», Петр Константинович рассказывал, что ему довелось снимать царя сразу после его отречения. В Октябрьские дни он снимал Смольный, вход «Авроры» в Неву, бои Красной гвардии под Гатчиной. Владимир Ильич Ленин просмотрел весь отснятый Новицким и другими операторами материал о первых днях революции и дал распоряжение отпечатать десять экземпляров для американских рабочих. Самого Владимира Ильича Новицкому запечатлеть не удалось: Ленин ссылался на свою занятость...
Через несколько дней после известия о выходе фильма «Курс — норд» мы получили скупую радиограмму: «15 июля вышли в море, приветствуем, скоро увидимся. Седовцы».
Итак, наша зимовка подходила к концу. Чтобы оставить хоть какой-нибудь след о нашем пребывании на Земле Франца-Иосифа, решили выгравировать на медной доске дату зимовки и фамилии зимовщиков. Но кислота была слаба и с гравировкой ничего не получилось. Тогда высверлили весь текст, и Эрнст бросил доску в море в нескольких метрах от берега.
— Возможно, — проговорил он, — море когда-нибудь отступит, и доска будет обнаружена.
С первых же дней выхода «Седова» судовой радист Гиршевич информировал нас о продвижении их судна на Север. Мы вскоре узнали, что они зашли на Новую Землю и теперь приближаются к нашему архипелагу.
У нас началась генеральная уборка, чистка, мытье и стирка белья. Эрнст побрил меня, и я впервые понял возмущение бояр, когда Петр Первый заставлял их сбривать бороды. Действительно, из зеркала на меня смотрела чужая женоподобная физиономия.
Однажды на весь дом разнесся крик Кренкеля:
— Скорей в радиорубку!
Едва мы вбежали, как в репродукторе услышали знакомый голос Шмидта:
— Здравствуйте, дорогие друзья! Ледовая обстановка в этом году оказалась значительно легче, и мы скоро будем у вас. Горим нетерпением увидеть и пожать вам руки. До скорой встречи в бухте Тихой!
— Я обещал вам быть у вас через год, как видите, я сдержал слово. Обнимаю всех! — узнали мы голос Воронина.
Мы тоже пытались ответить с помощью микрофона, но они не услышали нас. Пришлось выражать нашу радость и приветствия точками и тире: «Вас слышали хорошо и так же горим желанием увидеть и обнять на
