Как ему нравилось, когда отец уезжал на охоту в лес, бежать к морю, упиваться свежим воздухом, чувствовать упругий морской ветер, соленые брызги на лице, слушать музыку прибоя.
Ему дарили ручных животных. Его любимцем был шелковистый спаниель по кличке Джой, длинные уши которого волочились по земле. Когда он болел и ему приходилось подолгу лежать в постели, он брал к себе свою собачку, и в его густой шерсти грел свои окоченевшие пальцы.
Кроме того царь выкупил в цирке старого дрессированного осла, по кличке Ванька, у которого был целый репертуар забавных трюков. Он паясничал не хуже любого клоуна и, как говорят, даже смеялся вместе с цесаревичем над собственными проделками, которые так развлекали мальчика. Он умел протягивать передние ноги, делая что-то вроде реверанса. Когда Алексей приходил в конюшню, осел, рассчитывая найти сахар в его кармане, бесцеремонно всовывал туда морду и выуживал заветный сладкий кусочек.
Цесаревич очень любил животных, и если бы окружающие прислушивались к его требованиям, то очень скоро весь дворец превратился бы в настоящий зверинец.
Прессе было очень мало известно о повседневной жизни цесаревича, да и в беседах о нем, как обычно, мало упоминали. Александра с Николаем терпеть не могли выставлять напоказ свою личную жизнь. Они старательно оберегали от чужих глаз как их чудесную любовь, так и свой семейный рай.
Народ продолжал боготворить своего царя, и многие искали разные способы, чтобы проявить свою любовь и нежность к цесаревичу.
Примером тому может служить одна забавная история о сибирском охотнике, который приехал с далекого Урала с женой, чтобы вручить цесаревичу свой необычный подарок — ручного соболя. Старый охотник выдрессировал соболя, затратив уйму времени и терпения, потому что этот дикий зверек почти не поддается дрессировке и на контакт с человеком обычно не идет.
Старики приехали в Петербург, истратив все до копейки на далекую дорогу. Дворцовая охрана из кубанских казаков отказалась впустить их в парк, допустить к цесаревичу. Но нашелся среди них один человек с доброй душой, выслушал внимательно стариков, и ему в голову пришла мысль их проверить. Телеграфом запросили их деревню, чтобы там подтвердили их личность, и таким образом убедиться, что они не переодетые революционеры. Старики долго ждали ответа на морозе. Наконец пришел положительный ответ, и об их приезде было доложено императрице. Когда дети узнали, что старый крестьянин-охотник привез им в подарок живого соболя, они не находили от радости себе места.
Император распорядился привести стариков к нему. Муж с женой вошли, и, увидав перед собой царя, как полагается упали перед ним на колени. Царь их поднял.
— А где же соболь? — спросил он.
— Да вон он, царь-батюшка, — сказал мужик, развязывая с трудом узел на котомке.
Неужели у зверей, как и у людей, есть уважение к величию? Может, оно и так, потому что этот дикий, редкий зверек, как только выскочил из своей тюрьмы-котомки, вместо того, чтобы бегать по комнате, вдруг замер и долго-долго, не двигаясь, глядел на Николая II.
Детям позволили войти. Какой же это был всеобщий восторг! Каждому хотелось поиграть с гостьей. Но зверек уже утратил всякое почтение к императору и стал носиться по комнате, словно безумный, словно черная маленькая молния, переворачивая все на своем пути, а дети громко смеялись, правда, немного оторопев от страха.
Царя, кажется забавляла эта взбалмошная картина не меньше детей. Александра тревожно вертела головой, мысленно подсчитывая возможный ущерб, нанесенный проворным зверьком.
Царь, проявляя свое обычное гостеприимство, пригласил стариков сесть на стулья и принялся расспрашивать охотника о том, как ему удалось поймать соболя. Принесли напитки, угощения. Но старая чета к ним даже не притронулась. Крестьянин рассказывал о своей тяжелой работе. Его жена — о долгих сибирских темных ночах. Сибирь всегда страстно волновала царя. До встречи с Распутиным он, по существу, об этом крае ничего не знал. Теперь он хотел узнать о нем побольше и жадно слушал рассказ своего скромного подданного, которому задавал десятки вопросов.
После нужно было как-то убавить пылкий задор детей, которые так разволновались из-за лесной таежной гостьи. Было совершенно ясно, несмотря на канюченья Алексея, что милый, дикий зверек не приживется во дворце. Александровский дворец — это вам не дремучий лес, в котором много мха, полным- полно грибов, лисиц и лесных веселых духов, о которых рассказывал цесаревичу отец Григорий. Император предложил отвезти соболя в Гатчину, где им займутся охотники.
Тогда старик сказал ему:
— Батюшка царь, ничего не выйдет. Все тамошние охотники захотят заполучить шкуру моего соболя, чтобы продать ее. Они убьют его, а скажут, что он убежал… А нам этого не пережить. Правду я говорю, мать?
Он посмотрел на свою старуху, у той на глаза выступили слезы.
— Да, ты, вероятно, прав. Я бы, конечно, выбрал такого охотника, в честности которого был бы уверен. Но после того, что ты здесь сказал, возможно ты и прав. Возьми его назад, в Сибирь, это — твоя родина. Следи за ним, чтобы он жил как можно дольше. Но помни, не забывай следить за ним хорошенько, это тебе теперь мой приказ! Ведь соболь-то теперь мой. Ну, Господь с тобой!
Старики встали со стульев и снова упали на колени. Алексея пришлось за руку оттаскивать от черного зверька, который вертелся как юла, жалобно стонал и посвистывал. Александра кивнула, и в комнату вошел лакей с подносом в руках. На нем лежали подарки для сельчан из Сибири: часы, украшенные царским орлом, для старика и дорогая брошка для старухи. Кошелек, набитый деньгами, для обоих.
Они не хотели брать денег. Но царь настоял,
— Это вам — на обратную дорогу. Нельзя же теперь возвращаться после встречи с нами, так как вы выезжали. К тому же в этой сумме и мой пансион для новой подшефной… Алексея — соболя!
Какими безутешными были все дети, — еще бы, у них отнимали из рук такую красивую, живую игрушку.
Царь посадил сына к себе на колени и серьезным тоном сказал ему:
— Люби этого зверька, он — твой, наш тебе подарок. Но все же ему лучше жить в лесу, там его свобода, там его судьба…Время шло, все эти недостойные россказни о ней, клевета, ложь, совершали свои обычные круги, а Александра, чувствуя близость мужа, детей, можно сказать, была почти счастлива. Если цесаревич, как обещал Распутин, мало-помалу преодолеет свое постоянное полуболезненное состояние, то ей ничего другого не останется, кроме вознесения благодарственных молитв Господу и времяпрепровождения в семейном кругу.
Ей нравилось наблюдать за тем, как ночь накрывает парк в Царском Селе. В час, когда окна дворца освещались переливчатым светом от принесенных ламп, графиня Гендрикова, или кто-то другой, громко объявляла о времени для вечернего чаепития, которое обычно проходило в ее муаровом будуаре, где приглушенность тонов стенных панелей, мягкость гобеленов и пушистость ковров, источали атмосферу надежности и благополучия. Сюда к ней часто приходили дети. Ольга относилась к матери с глубокой, искренней нежностью. Годы шли, и она все быстрее понимала материнские заботы, которые требовали к себе большего внимания и терпения.
Кроме все прочего, ее еще упрекали и в том, что она, Александра, предпочитала одиночество жизни двора, которой ей надлежало руководить. У нее было гораздо больше способностей, чем у Николая, к исполнению всех обязательств, связанных с царствованием, и постоянной утомительной демонстрацией своей власти, но она никогда не была твердо убеждена в полезности всех этих процедур.
Её природная склонность к религии, к молитве, только постоянно усиливалась все эти годы, когда она страстно умоляла Господа послать ей наследника престола; но и тут ее постигла трагедия. Ее сын унаследовал страшную болезнь, из-за которой ей приходилось простираться перед образами и, памятуя о бессилии людей, просить у Бога, — этого символа любви и всякой справедливости, — сотворить чудо, чудо исцеления. Она понимала, что скорбь, окрашивавшая все ее дни после рождения ребенка, не могла ускользнуть от проницательных взглядов членов императорской семьи и некоторых придворных, ведь за ней зорко следил весь клан вдовствующей императрицы и многие великие князья. Для чего же ей разыгрывать бесчеловечную комедию, чтобы казаться всем на вершине счастья, удачи, в то время как ее сердце сжималось от тоски?
Ее пытливый ум, конечно, не позволял ей не следить за всеми событиями, происходящими в империи.
