Она была мало приготовлена к политике, не могла дать нужных ответов на весьма сложные вопросы, связанные с управлением такой громадиной, но она доверялась в этом Николаю, была уверена, что он приведет в надежный порт корабль их династии.
Разве после рождения Алексея самым главным для нее не стала подготовка счастливого царствования для того, кто сменит на престоле ее мужа?
Когда Алексею становилось лучше, ее взор просветлялся. Ей хотелось от радости петь, играть на фортепиано, вышивать занятные, красивые узоры на носовых мужниных платках.
Ну, а дружба?
Александра в дружбе требовала только одного — доверия, но сколько разочарований ей пришлось пережить после своего брака, со сколькими людьми пришлось расстаться, потому что те еще вечером клялись ей в вечной, пламенной дружбе, а на следующий день забывали о данной клятве. У нее не было экспансивного характера, присущего латинянам и славянам. Она, маленькая девочка, воспитывалась в строгой лютеранской вере, которая требовала только строгости, подавления всяких легкомысленных порывов. Она могла быть только серьезной девушкой, а потом и женщиной. Кроме того, ей такая суровость определенно нравилась.
Одной из первых русских статс-дам, которые вызывали у нее чувство взаимного доверия, была очаровательная княгиня Мария Барятинская. Она, к сожалению, не могла проводить все свое время в Александровском дворце, но она не раз доказывала государыне свою верность. Она вполне могла положиться на эту скромную женщину с доброй душой. Александра довольно долго поддерживала со своей подругой переписку. В одном из писем она объясняет ей, что такое для нее дружба. «Моя дорогая Мария, вы, конечно, поняли с самого начала, что я не создана для жизни императрицы, в таком ее виде, в каком многие ее себе представляют. Балы, полдники, салонные разговоры, тщета взбалмошного света, полные- иронии замечания, педантизм таких лиц, которые живут только для того, чтобы пускать пыль в глаза, и говорить постоянно о себе, чтобы быть всеми замеченными. Нет, такое не для меня, это правда. К тому же я не осмеливаюсь до конца понять себя, и следовательно, себя кому-то навязывать. Чтобы я оставалась сама собой, нужно, чтобы передо мной находился другой человек, такой, которого я чувствую напрямую, человек достойный, искренний. Я не умею блистать на ассамблеях, для этого у меня нет непринужденности, нужных слов, ни духа. Хотите узнать мое состояние моей души? То, что я люблю, то, что меня притягивает, — это внутренний мир человека. Существа чистого, без пышного наряда, без всех обязательств, положенных ему по рангу. Вы должны в этом отдавать себе отчет! Мне приходится отметать множество милых улыбок безразличных людей, потому что я по природе своей — моралистка. Какова моя главная мечта? Помогать другим. Помогать им выходить победоносными из их сражения, из беды, из-под креста, потому что почти все мы несем этот крест…»
Может, та холодность, в которой постоянно все упрекали царицу, была лишь ее постоянной заботой не привязываться ни к кому понапрасну, не транжирить своего чудесного дара — умения дружить. Этот дар не покидал ее до самой смерти, и она часто демонстрировала его по отношению к тем, кого для этой цели выбирала.
Такая особенность Александры вполне заслуживает внимания читателя, потому что ее хулители часто слишком много говорили о ее высокомерии и недостаточном общении с ее окружением.
Она продолжала творить добро и делала все, что могла для тех, кто не требовал от нее глупых улыбок, а лишь моральной или материальной поддержки.
Незадолго до рождения у нее в 1895 году великой княгини Татьяны, она испытывала особую привязанность к грузинской княгине Соне Орбелиани, которая была на три года ее младше. Эта молодая аристократка, совсем недавно появившаяся при дворе, была тут же принята государыней, которая, видимо, догадывалась о ее необычной судьбе.
И она не ошиблась. Эта молодая девушка, блестящий музыкант, небольшого роста, живая блондинка, спортивного подтянутого вида с необычной привлекательностью в каждом своем движении, сразу очаровала ее своим задором и веселым характером. Она всегда вела себя с большим достоинством, довольно скромно, что не могла не оценить царица.
Во время отпуска, когда императорская чета находилась в Дармштадте, княгиня Орбелиани, которая сопровождала ее, вдруг серьезно заболела.
Тогда Александра и осознала, какую глубокую дружбу питала она к своей фрейлине. Болезнь Сони не на шутку ее встревожила, она заботливо ухаживала за ней, сидела подолгу у ее изголовья и решительно отказывалась принимать участие вместе с другими приглашенными в вечеринках и прочих развлечениях, предусмотренных программой пребывания.
Княгиня Орбелиани, чья придворная карьера, по существу, только начиналась, была обречена. Болезнь позвоночника приковывала ее навечно к постели.
Медики были вынуждены сказать императрице правду, — ее протеже не сможет вести нормальную жизнь.
Она прожила еще девять лет, и все эти долгие годы испытаний Александра делала все, что могла, чтобы облегчить страдания этой молодой девушки, всячески утешала ее, умоляла не терять надежду, не отчаиваться, набираться мужества и жить, жить!
Когда она убедилась, что, вне всякого сомнения, смерть скоро наступит, она стала приобщать неизлечимо больную подругу к мысли об утешении в вере, об уповании на Господа. Как только начинался очередной приступ болезни, императрица оказывалась непременно рядом со страдалицей, и такое порой случалось по несколько раз за день. Она потребовала сконструировать для нее инвалидную коляску и специальные ортопедические протезы, чтобы она могла при случае принимать участие в жизни двора.
А ее биографы, тем не менее, беззастенчиво утверждают, что императрица была воплощением безразличия, холодной как лед…
Не вызывает сомнения, что это была настоящая дружба, дружба высшей духовной пробы, которая была прервана смертью. Нужно подчеркнуть, что Александра высоко ценила дружбу, хотела создать вокруг себя кружок друзей по своему выбору, которые имели бы если и не самые высокие устремления, то хотя бы не столь приземленные, как у ее обычного окружения.
И вот, когда место освободилось, его тут же заняла Анна Вырубова (урожденная Танеева), которая стала просто незаменимой для царицы.
Мы не станем здесь защищать эту несчастную, добрую, искреннюю особу от обвинений тех, кто ревновали ее к царице, с которой она поддерживала очень близкие отношения. До трагического конца династии, она проявляла к ней самые уважительные чувства и не раз пыталась спасти всех этих мучеников во время пленения тех в Тобольске, а потом и в Екатеринбурге.
Анна Вырубова не имела никакого отношения к приглашению Распутина в царский дворец. Его туда привела великая княгиня Милица, которая тем самым хотела оказать помощь пришедшей в отчаяние императрице. Ее преданность «старцу», как и безоговорочная преданность государю и государыне, не могут не вызывать у нас симпатий. Говорят, что она была не очень умной и не обладала никаким шармом! Ну как можно принимать на веру такие высказывания, если и во всех прочих, имевших отношение к ней, нет ни капли объективности?
…И вот когда, наконец, Александра, ободренная обещаниями отца Григория, познала определенный покой семейного очага, санкт-петербургские языки еще больше развязались, стали раздаваться грязные догадки, появились предположения о сексуальных извращениях. Эту несчастную женщину даже обвиняли в преступной любовной связи с Анной, ее подругой. Говорили, что якобы и сам император был в нее влюблен…
…Куда же приведет дорожка общество, которое в своей роскоши, увешанное драгоценностями со своими лакеями, склоняющимися перед ним в три погибели, не удовлетворенное до конца жестокой своей эксплуатацией народа, позволяющее себе любые дорогостоящие капризы за счет бедняков, развлекалось бедами своей государыни и пыталось очернить эту чистую царицу, несущую свой тяжкий материнский крест? Все это, видимо, делалось для того, чтобы самому подняться из грязи… той самой золоченой грязи, которую освещали яркие огни их прекрасных салонов, и при этом свете была так хорошо видна вся ложь их притворных, якобы изысканных манер.
Кто же в таком случае подготовил русскую трагедию уже разложившегося до Николая II режима, если не это высшее общество, представители которого имели трусливую наглость приписывать все свои пороки
