открылась, возле нее стоял Джон Браун.
— Ваше Величество, — с поклоном приветствовал он королеву, — премьер-министр, Мэгги, — он окинул взглядом карету. — Вы потеряли члена команды?
— Не спрашивай, Джон, — грустно сказала Мэгги.
Джон на мгновение опустил глаза, не в силах скрыть горе, потом сказал: «У меня новости, Мэгги», — и, адресуясь к Мельбурну, продолжил: — Премьер-министр, приготовлена карета, чтобы отвезти вас в безопасное место, ибо в Палате общин творится полный кошмар — дошедшие до нас известия такого характера, Мэгги, что нам придется вмешаться…»
XXXIX
Квимби сидел в галерее Стрейнджерс и нервничал. Он в очередной раз наблюдал, как члены парламента обсуждают фабричное законодательство, разговоры о котором внесли большую сумятицу. Многие из тех, кто ранее так страстно выступал за реформу, теперь явно изменили свое мнение по данному вопросу, что привело в замешательство присутствующих.
— Они выглядят покорными, сэр, — сказал Перкинс, который сидел рядом с хозяином, сняв башмак и носок, чтобы «дать ноге подышать».
Квимби же был крайне обеспокоен — да так, что кусал губы.
— Перкинс, — сказал он, — вопрос о том, делают они или не делают то, что им велено, гораздо менее важен по сравнению с тем, что касается меня.
— И что же это, сэр?
Квимби посмотрел на своего слугу, и тот определил по его взгляду и перекошенному лицу, что хозяин и впрямь обеспокоен — настолько усталым он выглядел.
— Их аппетит, Перкинс, — сказал он и продолжал уже тише. — Что мы будем делать, если эти твари, будь они трижды прокляты, проголодаются?
— У нас нет доказательств, что они испытывают потребность в человеческом мясе, сэр.
— Но у нас нет доказательств, что они ее не испытывают, — прошипел Квимби. — Как долго они уже заняты этими дурацкими дебатами?
Обсуждение, действительно начатое во второй половине дня, все еще продолжалось.
Но все никак не кончалось.
Причина, по которой оно затянулось, заключалась, разумеется, в том, что каждый из «клиентов» Квимби — а их было пятнадцать — брал слово, чтобы произнести речь против фабричного закона. Такое задание Квимби им не давал. За несколько последних дней он обслуживал по пять министров в день — распределяя приглашения на встречи, чай, выпивку, ланч и обед. Перкинс с Эггом едва успевали перенести в подвал тело какого-нибудь члена парламента, чтобы приступить к воскрешению, как в дверь уже стучал следующий гость. Каждого зомби отправляли восвояси, нагрузив до предела строгими инструкциями неукоснительно и во всех случаях представлять интересы Квимби, а они — конечно, навязанные ему Конроем, — включали противодействие фабричному законодательству, а также любым мерам, связанным с реформой. Будучи членами парламента — пусть даже эти парламентарии, в строго медицинском смысле слова, были мертвецами, — они имели возможность надолго застопорить все изменения, проголосовав соответственно своим кардинально изменившимся настроениям.
Так что они все выступали.
И каждого из-за столь резкой перемены мнения встречали то насмешками, то возгласами недоверия, а то и всплесками негодования — смотря от каких партий шли выкрики.
И каждый произносил длинную речь, за которой следовали дотошные разбирательства, с доводами за и против по каждому пункту, каждому вопросу, и лицо у председательствующего все больше наливалось кровью.
Уже близилась полночь.
Боже милостивый, сколько они могут протянуть без этого? Вместе с инструкциями касательно их теперь уже новых мнений и взглядов, Квимби предостерег их от неверных шагов относительно человеческого мяса — что они ни в коем случае не должны это делать: все это он излагал в игровой манере, дабы эта идея не засела в их головах.
А если она все-таки была? Что, если одно упоминание им этого вызвало у них
— Как долго ты можешь обходиться без еды, Перкинс? — спросил он слугу.
— Обычно всего несколько часов, сэр.
— А что, если я специально говорю, что тебе не надо есть — что надо подождать?
— Тогда дольше, сэр.
— Точнее нельзя?
— О нет, сэр, боюсь, это желание есть всегда.
— И оно именно к человеческому мясу, так?
— О да, сэр, ничто другое не сможет его заменить.
Квимби уставился вниз, на скамьи Парламента, где сидели лорд Грейнджер с лордом Теннантом, и последний энергично поедал куски курицы с тарелки, стоявшей у него на коленях. В тот момент, когда Квимби разглядывал его, Теннант как раз сунул куриную ногу себе в рот, лоснившийся от жира, затем взял другой кусок и предложил его Грейнджеру.
Тот отказался.
Он, Грейнджер, эта жирная свинья, который никогда не отказывался ни от какой пищи, тем более от дармовой. Выше, на скамье в другой части зала, сидел с каким-то остекленевшим взглядом сэр Монтегю Тэйлз. Еще один из «клиентов» Квимби как-то странно двигал головой — очень похоже на птицу.
На голодную птицу.
Это плохо, подумалось Квимби, очень плохо, он внезапно захотел в уборную.
— Следи за ними, Перкинс, — скомандовал он, — я мигом, туда и обратно.
Он нашел, как и в прошлый раз, туалет, запер дверь, устроился на деревянном стульчаке в одной из кабинок и выудил свою заветную фляжку…
— Квимби.
— О Боже.
Квимби, как и в прошлый раз, подскочил, наверное, на несколько футов над стульчаком. «О Боже, — повторил он, — вы что, хотите, чтоб я тут умер от испуга?»
— Я не виноват в том, что вы такой нервный, Квимби, — сказал Конрой. — Надеюсь, это ваше состояние никак не связано с делом, которое развивается согласно плану, как я могу судить?
Квимби, прежде чем ответить, судорожно глотнул из своей фляжки; руки у него при этом заметно тряслись.
— Развивается, — удалось ему выговорить, когда жидкость протолкнула ком, застрявший у него в горле.
— Великолепно, — резюмировал Конрой, — просто великолепно. Значит, последнее воскрешение прошло по плану?
Фляжка у Квимби опустела. «По плану, по плану», — скороговоркой подтвердил он.
— И, значит, теперь мы имеем большинство?
— Да, — сказал Квимби, держась за стенку кабинки, чтобы не упасть.
Кто-то сунулся было в дверь туалета.
— Думаю, будет лучше, если ему ответите вы, Квимби, — шепнул Конрой.
— Занято, — заорал Квимби.
Дверь дергали.
— Занято, — повторил Квимби.
Дергать перестали.
