карточку отберут, будешь зубами лязгать…
Выбравшись после ухода Бородулихи из чулана, Клава застала мать в слезах.
— Опять эта полицаева мамаша раскаркалась… — пожаловалась Евдокия Фёдоровна. — Всё пугает, что тебя из дому угонят. Ты бы уж зацепилась за какую-нибудь работу.
— Я ищу, мама, ищу…
В этот же день, выйдя в определённый час на Великую за водой, Клава натолкнулась на Любу Кочеткову: в эти дни берег реки стал местом встреч Клавы с подпольщиками.
Девушка сидела на камне и грустно смотрела в воду.
— Люба, что у тебя? — тихо окликнула её Клава.
Оказывается, сегодня полицай из комендатуры вновь требовал у Любы справку с биржи труда и едва не забрал её на ремонтно-дорожные работы. Люба с трудом упросила повременить ещё день-другой. А тут подвернулась Алла Дембовская и предложила ей свои услуги: через отца-бургомистра она может её устроить служить на биржу труда.
— Ты же знаешь, Алла была моя лучшая школьная подруга, — виновато призналась Люба. — А теперь… теперь я видеть её не могу. Я ей так и скажу: «Наши придут — вам с папашей первая пуля».
— Не смей этого делать.
— Как — не сметь?! — удивилась Люба. — Она же такая… С офицерами якшается…
Клава обняла Любу за плечи.
— Ты пойми, нам очень нужен свой человек на бирже труда. Ты должна обязательно туда устроиться. И пусть это будет через Аллу или её папашу, пусть хоть через самого Гитлера. Всё равно. Это же война!
— Значит, идти?
— Обязательно. И как можно скорее.
Через несколько дней Люба уже работала на бирже труда регистраторшей. И это действительно помогло подпольщикам. Люба сообщала ребятам и девчатам, где требуются работники, как туда устроиться, с кем надо вести переговоры.
Вскоре Нине Опричко удалось определиться в паспортный отдел при полевой комендатуре, Диме и выздоровевшему Саше Бондарину — чернорабочими на лесозавод.
Но больше всех удивил ребят Федя Сушков. Он стал работать сразу в двух местах — электромонтёром на железной дороге и киномехаником в бывшем Доме культуры, где теперь помещался офицерский клуб.
Зато не повезло Борьке Капелюхину. Он почти уже устроился рабочим на электростанцию, но его неожиданно захватили при облаве и направили за город на торфоразработки. Рослый, здоровый парень очень подошёл немцам.
Через неделю Борьке удалось вырваться домой, и он забежал к членам штаба, чтобы посоветоваться, как ему быть. Борька рвал и метал: чтобы он работал на поганых фашистов за какие-то там четыреста граммов хлеба и пачку сигарет! Нет, этого он не потерпит. Пусть лучше Клава отправит его с очередной партией выздоровевших раненых в лес, к партизанам.
— Погоди, — остановила его Клава. — Расскажи всё по порядку о торфоразработках.
— Что ж там рассказывать? Согнали нас, дурачков, со всей округи. Ребята здоровые, молодые. Одних силой пригнали, других завербовали. Хлеб дают, деньги платят. Вот и ишачим. Охраны особой нет, но отлучиться без разрешения никуда не смей.
— И много молодёжи согнали? — спросила Клава.
— Человек сто пятьдесят наберётся.
Клава задумалась.
— Ребята, ну, будьте людьми. Переправьте меня к партизанам, — принялся упрашивать Капелюхин. — Не могу я в торфе копаться…
— Ну хорошо, мы тебя переправим, — заговорила Клава. — А остальные куда денутся?
— Это уж их дело. — Капелюхин пожал плечами. — Кто во что горазд.
— Но ты же член подпольной комсомольской организации, клятву давал, — напомнила Клава.
— Ну, давал…
— А там сказано: оставаться в городе и вести подпольную работу. От партизанского отряда никто бы, пожалуй, не отказался.
— Ещё бы, — подтвердил Володя Аржанцев и строго оглядел Капелюхина. — У меня предложение такое. Раз Борис попал на торфоразработки, оставить его там и поручить проводить подпольную работу.
— Да вы что? Смеётесь надо мной? — взмолился Капелюхин. — Какая ж там работа!..
Клава одобрительно кивнула Володе головой.
— Работы хватит. Будешь листовки распространять, газеты. Добивайся, чтобы молодёжь поменьше торфа добывала. Что можно, ломайте, выводите из строя…
— Клаша права, — подал голос Федя Сушков. — Борька должен остаться. Можно проголосовать.
И Капелюхин остался.
Только сама Клава никак не могла найти себе работу.
Однажды она заметила, как соседка по квартире Мария Степановна вместе со своей дочерью вешала над крыльцом вывеску.
На фонаре фиолетовыми чернилами было написано: «Пошивочная мастерская мастерицы Самариной».
Клава остановилась, прищурила чёрные глаза и не могла не фыркнуть.
— Что это, тётя Маша? Частное предприятие открываете?
Самарина на мгновение сконфузилась.
— И не говори! Любое выбирай, а пить-есть надо! То ли дорогу иди строить, то ли мастерскую заводи.
— Сколько же у вас наёмных рабочих будет?
— Чего? — не поняла сначала Самарина, потом сердито махнула рукой — Да что я, кровосос какой? Чужих людей нанимать… Сама хозяйка, сама и швея. Да вон ещё девчонки будут помогать, — кивнула она на двух своих дочек. — Главное, чтобы вывеска была…
Клава улыбнулась: а это, пожалуй, неплохо придумано. Немцы охотно поддерживают частных хозяйчиков, выдают им патент, продовольственные карточки, освобождают от тяжёлых работ.
— Тётя Маша, а возьмите меня швеёй.
— Чего? — испугалась Самарина. — Тебя внаём? Комсомолку, вожатую? Потом ещё скажешь, что я эксплуататорша, чужую кровь пью.
— Да нет, не скажу, — засмеялась Клава. — Я и шить-то почти не умею. Мне тоже вывеска нужна, чтобы немцы не услали куда-нибудь.
Дочери Марии Степановны, Рая и Люся, которые были привязаны к Клаве ещё со школы, принялись упрашивать мать принять Клаву Ивановну к ним в мастерскую.
— Ну, если такие ходатаи за тебя — это другое дело, — подумав, согласилась Самарина. — Ладно, приму.
На другой день она отправилась в городскую управу и сумела оформить Клаву в качестве швеи- ученицы в своей мастерской.
— Им что… Только налог плати, а там хоть чёрта-дьявола оформят.
— А налоги, тётя Маша, большие? — поинтересовалась Клава.
Самарина назвала цифры: столько-то с выработки, столько-то за ученицу. Поражённая, Клава даже присвистнула:
— Да я вам столько и не выработаю. Разоритесь вы, тётя Маша.
— Как-нибудь вытянем, — успокоила Мария Степановна. — Мы свои люди.
И мастерская Самариной начала работать. Горожане приносили заказы на пальто, платья, кофточки, юбки. Приезжали заказчики из деревни. Чаще всего они расплачивались за работу продуктами, и это очень устраивало Марию Степановну и её ученицу. Зачастили в мастерскую и близкие знакомые Клавы: Варя Филатова, Федя Сушков, Саша Бондарин, Дима Петровский.
