«Дорогие наши товарищи, бойцы и командиры Красной Армии! Пишут вам комсомольцы из города Острова, в котором сейчас хозяйничают гитлеровские захватчики. Мы дали клятву вести беспощадную борьбу с фашистами и помогать всеми силами советским партизанам и родной Красной Армии. И знайте, товарищи, что мы своё слово держим, сложа руки не сидим и кое-что делаем…» Ну, как, друзья, так пойдёт?
— Вполне, — одобрил Дима. — Только про «кое-что» надо бы поподробнее написать. Пусть знают, что мы тут не из породы пресмыкающихся.
Клава покачала головой. Как ни велико было искушение рассказать в письме о боевой работе подпольщиков, о храбрости и отваге ребят, но она понимала, что не всё можно доверять бумаге.
— Письмо пойдёт в трудный путь, через линию фронта, — сказала она. — И про «кое-что» пусть лучше устно расскажет тот, кто донесёт его до наших. А ещё вот что можно написать: «Мы дали торжественную клятву, и мы своё слово сдержим до конца. Ни виселица, ни пуля не страшны нам. Мы любим свою Родину и верим, что Красная Армия вернётся и очистит советскую землю от фашистской проказы…»
— А как подпишемся? — спросил Саша Бондарин. — Поимённо или одна Клава за всех?
Тут заговорили все разом. Предлагали подписаться: «Молодые островчане», «Народные мстители», «Боевые подпольщики», «Правнуки великого свободного Пскова».
— А может быть, проще, — заметила Клава, — «Островские комсомольцы»?
Поспорив ещё немного, ребята согласились, что так будет лучше всего.
Поздно вечером, когда все разошлись по домам, Клава осталась с Володей наедине. Вспомнила тоскливые глаза Володиной матери, случай с арестом Володи, и сердце её заныло.
— Послушай, может, тебе подмену найти?
Володя вспыхнул.
— Это что, отставка? Не справился? Не угоден стал?
— Как ты можешь подумать такое? Ну, просто измотался ты… устал. Который раз рядом со смертью ходишь.
— Спасибочко! Я в отпуске пока не нуждаюсь. Говори, какое будет задание?
Клава протянула письмо.
— Слышал пожелание ребят? Письмо надо передать Красной Армии. Доберёшься до партизан — свяжись с Седым…
— Понятно! — кивнул Володя. — Людей к партизанам отправлять будешь?
— Да, двоих. Они красноармейцы. После госпиталя попали на торфяные разработки. Сейчас хотят перебраться к партизанам. Думаем дать им оружие. Доведёшь?
— Постараюсь. Да не забудь послать немецкие газеты. Седой просил.
— Всё готово. Когда думаешь выходить?
— Завтра ночью.
— И Аня с тобой?
— Нет, — запнулся Володя. — Она ногу подвернула. Хромает. Какой уж из неё проводник!
Но, сказать по правде, дело было совсем не в ноге. После того случая, когда Володя чудом спасся от ареста, он, пожалуй, впервые осознал, какая это рискованная работа — быть связным и проводником, и всячески старался удержать Аню дома.
— Вот ей бы подмену найти, Ане, — в замешательстве заговорил Володя. — А то хромает она. И вообще не девчачье это дело — связной быть. Тут парень нужен.
Клава внимательно посмотрела на юношу: она поняла его тревогу.
— Найдём, — пообещала она. — По-моему, Саша Бондарин подойдёт. Или Федя Сушков.
Засада
На другой день поздно вечером Клава встретила на окраине города двух военнопленных — Шошина и Ключникова. С ними Клаву ещё раньше познакомила Зина Бахарева и сказала, что люди они надёжные и давно хотят перебраться к партизанам или за линию фронта.
Клава тогда дотошно расспросила военнопленных, кем они были до войны.
Шошин оказался колхозником из Поволжья, в армии служил вторым номером в пулемётном расчёте; Ключников работал до войны кладовщиком на продовольственном складе, а в армии числился ездовым.
— А чем же вам на торфоразработках не по душе? — спросила Клава. — Пули не свистят… Работка через пень-колоду…
— Харч пустой… Никакого приварка нету, — простодушно пожаловался пожилой бородатый Ключников. — Того гляди, ноги протянешь.
— Да не слушайте вы его! — возмутился Шошин. — На душе у нас лихо… У меня два сына под ружьём. А мы вроде как на неметчине отсиживаемся.
Сейчас, встретив военнопленных у придорожных кустов, Клава спросила, как им удалось выбраться с торфоразработок.
— Охрана, она на шнапс дюже налегает, — объяснил Шошин. — Утрамбовались так, что до завтрашнего полдня не хватятся.
Клава покосилась на Ключникова, на спине которого громоздился туго набитый вещевой мешок.
— Чем это вы нагрузились?
— Да так, шурум-бурум всякий… Не оставлять же в бараке…
— Напрасно! Мешать будет. Переход вам предстоит большой. Придётся ещё взять оружие.
Шошин метнул на приятеля сердитый взгляд.
— Говорил тебе, не связывайся с барахлом, не на побывку к жене идёшь. — И он обратился к Клаве: — Я его порастрясу в дороге. Уж на меня положитесь. Вы только вызвольте нас, Клава Ивановна. Проводите до своих…
«Откуда они знают моё имя?!» — неприятно кольнуло Клаву, и она сухо оборвала Шошина:
— Ошибаетесь! Меня зовут не Клава, а Маша. Медсестра Маша.
— Может, оно и так… — согласился Шошин. — А только в народе вас всё Клавой да Клавой кличут. И будто вы все дорожки до партизан знаете…
Не заходя в город, Клава провела военнопленных пустынным полем к реке. В кустах, как было условлено с Володей Аржанцевым, стояла лодка. За вёслами сидела Аня Костина.
Девушка перевезла всех на противоположный берег Великой и провела в избу к Аржанцевым. Здесь Клава познакомила Шошина и Ключникова с Володей и его родителями.
— Входите, располагайтесь пока, отдыхайте перед дорогой, — пригласил Володя военнопленных. Сам он сидел в чистом белье, разомлевший: только что помылся в жаркой бане, которую ему в этот вечер приготовила мать.
Увидев грязных, помятых, заросших волосами военнопленных, сердобольная Володина мать не выдержала и позвала их мыться.
У Шошина от предвкушения даже загорелись глаза.
— Эх, и ладно бы!
— Ну, мать моя, что это ты за банный день затеяла? — упрекнул её старший Аржанцев, поглядывая в окно. — Им же в путь пора…
— Ничего, успеется. Да и примета добрая… — заторопился Шошин, доставая из мешка смену белья. — Солдат на дело всегда в чистой рубахе идёт. А у нас в пути тоже всякое может случиться…
Пока военнопленные мылись в бане, Володя и Аня сидели за ситцевой занавеской.
— Почему ты один идёшь? — шёпотом допытывалась девушка. — Мы ведь почти никогда не расставались.
— У тебя же нога болит.
— Уже легче стало.
— Всё равно не дойти. Но я же вернусь. Ты ведь знаешь.
— А вдруг тебя к Красной Армии пошлют, за линию фронта? А оттуда, может, нельзя обратно. И
