— Что вы, товарищ Крючкин! — обиделся Степа. — Своими глазами видел.
— Ну, ну, — сумрачно сказал уполномоченный. — Веди тогда, показывай.
Комиссия подошла к дому Горелова. Крючкин постучал в калитку.
Долго не отвечали. Потом звякнула щеколда, и председатель с заспанным лицом, в нижней рубахе и обгорелых валенках приоткрыл калитку.
— Разбудили, Тихон Кузьмич? — чуть помедлив, заговорил Крючкин. — Побеспокоить вас придется.
— В чем дело? — недовольно спросил Горелов.
— Кое-какие сигналы на вас поступили... Будто вы чужой хлеб прячете...
— Я? Чужой хлеб?! — Председатель отступил назад. — Это какая же тварь меня дегтем мажет?
— Вы уж извините, а придется проверить, — сухо сказал Крючкин, жестом приглашая членов комиссии войти в сени.
Горелов вдруг широко распахнул калитку, с грохотом открыл крышку ларя, толкнул ногой дверь в чуланчик, зачем-то опрокинул пустую кадку.
— Шарьте! Обыскивайте! — дрожа от бешенства, бормотал он.
— Дядя Тихон, вы лучше подполье покажите, — негромко заметил Степа. — Зачем вы лаз сундуком загородили?
— Подполье? — переспросил Горелов таким тоном, словно он не понимал, зачем сюда попал какой- то мальчишка. Затем он устало махнул рукой и открыл дверь в избу: — Можете хоть весь дом перевернуть...
Вместе с Крючкиным Степа вошел в избу, огляделся и обмер: кованый сундук стоял на своем обычном месте, у порога.
Степа даже протер глаза. Нет, ему не привиделось: лаз в подполье действительно ничем не был заставлен.
Оправившись от удара, Степа наконец решил, что это еще ничего не значит. Просто Горелов, чтобы не вызывать подозрений, передвинул сундук на старое место, а лаз, наверно, заколотил гвоздями.
Степа подскочил к лазу, схватился за кольцо и с силой рванул половицу. К его удивлению, она приподнялась без особых усилий. Значит, гвоздей не было.
Боясь взглянуть на Крючкина, Степа спустился в подполье и на четвереньках пополз в угол. Он полз, останавливался и, вытянув вперед руки, старался нащупать в темноте тугие, округлые туши мешков, наполненных зерном. Но руки касались то сухой земли, то бревенчатых подпорков, покрытых мягкой паутиной, то шероховатой картошки. И Степа, холодея и тяжело дыша, вновь и вновь кружил по подполью.
В лаз с фонарем в руках спустился Крючкин и подполз к Степе.
— Где мешки? — спросил он, освещая фонарем то один угол, то другой.
— Здесь были... в этом углу. Своими глазами видел... — Степе показалось, что он прокричал эти слова во весь голос, но Крючкин услышал только неясное, сдавленное бормотание.
Кряхтя и чертыхаясь, он полез вон из подполья.
— Нашел хлеб? Много? — нетерпеливо спросила Аграфена.
Крючкин сконфуженно развел руками и, отряхнув пыль с колен, подошел к Горелову. Тот, опустив голову, сидел на сундуке.
— Прощения просим, Тихон Кузьмич! Ошибка получилась. Ничего, кроме картошки, в подполье нет. Мальчишка всех попутал... — И он раздраженно обернулся к Савину: — Что же вы, товарищ директор, так школяров распустили? На председателя сельсовета клевету возводят...
— Ничего не понимаю, — в свою очередь, развел руками Савин. — Вчера Степа Ковшов чуть не переполошил всех мужиков в читальне... — Он обернулся к Аграфене: — Вы, кажется, тоже выражали свое подозрение?
— Было дело, — ответил за нее Василий Хомутов.
Аграфена покачала головой, потом, взяв фонарь, подошла к лазу и спустилась в подполье.
— Вот чертова баба, ничему не верит! — сказал Хомутов.
Горелов вдруг поднялся с сундука и решительно подтолкнул Хомутова и директора школы к лазу в подполье:
— Все забирайтесь! Проверяйте, ищите!
Хомутов и Федор Иванович неохотно полезли в подполье. Через несколько минут, тяжело отдуваясь, они выбрались обратно. Впереди себя Хомутов вытолкнул Степу и, схватив его за шиворот, потащил на середину избы:
— А ну, нечистая сила, держи ответ!
Степа, поеживаясь от цепкой руки Василия, огляделся кругом.
Горелов смотрел на него злыми, колючими глазами. Савин, вздыхая и покачивая головой, вполголоса что-то объяснял Крючкину. Аграфена стояла к Степе спиной и, хлопая платком, выбивала из него пыль. В дверь заглядывали школьники: Шурка, Нюшка, Афоня... У Тани по щекам текли слезы.
— Что же ты молчишь, бесов сын? — прикрикнул на Степу Хомутов. — Привиделись тебе мешки или как?
В дверях показался Матвей Петрович.
Степа вспыхнул и попытался освободиться из рук Хомутова, но тот продолжал крепко держать мальчика за шиворот.
— Отпустите, Василий Силыч, — негромко сказал учитель. — Не годится так.
— Я ему отпущу!.. — погрозил Хомутов.
И не успел он еще что-то сказать, как раздался отчаянный мальчишеский крик:
— А все равно был здесь хлеб! Был!
Не помня себя от стыда и унижения, Степа, как затравленный зверек, вырвался из рук Хомутова, растолкал в дверях школьников и выбежал на улицу.
ГДЕ ОН?
До самого обеда Шурка и Афоня дежурили около общежития и поджидали Степу — должен ведь он когда-нибудь вернуться!
Вот дядя Петя уже подал сигнал на обед, интернатцы налегке, без пиджаков и шапок, пробежали в столовую, а Степы все еще не было.
Шурка с Афоней подсчитали: пошел уже четвертый час после того, как их приятель убежал из дома Горелова. Где он мог так долго пропадать?
Конечно, после такой истории, как обыск у председателя сельсовета, Степе нелегко показаться людям на глаза, но не может же он столько времени бродить по лесу! Все-таки холодно и есть захочется.
Шурка посмотрел в сторону леса.
— Слышь, Афоня? — с тревогой сказал он. — А ты заметил, куда он побежал? Прямо в сторону Замызганок!
— Ну и что?
— Вот и «что»... Может, Степка на станцию подался. Возьмет да и уедет обратно в колонию.
— От такого дела хоть куда сбежишь, — вздохнул Афоня — Батя говорит, что председатель может Степку к суду привлечь. За наговор, за клевету...
— Так он же несовершеннолетний еще! Какой тут суд!
— Это так, — согласился Афоня. — А вот в школе ему не учиться... Пожалуй, исключат!
— Да ты что, зла ему желаешь? — загорячился Шурка, наседая на приятеля. — Из школы выгнать?! А куда Степка пойдет? Где жить будет, кормиться?
