Пуговки с ворота рубахи у Никиты стрельнули в стороны, словно горох из спелого стручка.
— Разбойник! Душегубец! Я в суд подам!.. — закричал дядя Никита.
Бабушка подняла хворостину и бросилась к братьям:
— Расчепитесь, безобразники! Ефимка, Никитка! Кому говорят? Ах вы, дубовы головы!
Мальчишки со всей деревни сбежались к нашему дому. Они, словно стрижи перед дождём, кружили по огороду и радовались:
— Глазовы дерутся! Глазовы дерутся!..
3
Ночью я видел сон: наш дом под черёмухой погорел. Унылые стояли мы над пепелищем. Потом Петька отправился по деревне собирать на погорелое место, а мне дал в руки топор и послал работать плотником в город. Топор был огромный, светлый, как зеркало. Но я не доверял Петьке: хитрый, он хотел услать меня в город, а сам остаться с черёмухой и поесть все ягоды. Я высоко поднял топор, сделал страшное лицо, закричал: «А вот никому, а вот никому!» — и проснулся.
На улице и вправду что-то застучало. Я вскочил с постели и подбежал к окну.
Через мостик мимо нашей избы проехал на телеге дядя Никита. Глаз у него был завязан платком. Сзади на сене сидел Петька, закутанный в армяк.
«Петька! Ты куда это?» — хотел было я крикнуть.
Но телега завернула за угол.
Я пошёл к черёмухе. Она тревожно шуршала листьями. Дом наш был разрушен и напоминал пепелище. Настя сидела на корточках и собирала в фартук черепки и баночки.
— А дядя Никита с Петькой в город поехали, — сообщила она. — На твоего тятьку жаловаться будут, чтобы не дрался. Вот попадёт теперь твоему тятьке.
— И пусть попадёт! И дяде Никите пусть! — хмуро сказал я. — Зачем дом разломали? Большие, а хуже маленьких.
Я был сердит на отца, на мать, на всех взрослых. Я сказал Насте, что уйду сейчас в овин и буду сидеть там до позднего вечера.
— Зачем это? — удивилась Настя.
— А пусть меня отец с матерью поищут… пусть подумают, что я пропал. Я даже заночевать могу в овине.
— Знаешь что, — подумав, сказала Настя. — Давай лучше заново дом строить. Будто мы погорели…
Она взяла меня за руку и повела на свою усадьбу. Там, позади погреба, росла густая крапива и высокий репейник. Место мне понравилось. Здесь уж нам никто не помешает — ни мой тятька, ни дядя Никита.
Мы трудились с Настей целый день. Собирали старые доски, осколки стекла, гвозди и всё тащили к погребу. В новом доме мы сделали широкое окно, скамейку для сидения, стол и шкаф для посуды. Правда, крышу пришлось покрыть соломой, да и стёкол на окно не хватило. А так дом получился совсем хороший!
И торопился же я! Даже палец молотком зашиб — очень мне хотелось закончить новый дом к Петькиному приезду.
Петька вернулся из города в сумерки. Он угостил меня и Настю конфетами, похожими на цветные камешки, и рассказал о том, что ел сегодня в городе сладкий снег. Мы повели Петьку в крапиву к новому дому.
— Дом? — удивился Петька.
— Мы, батюшка, погорели тут. По миру пришлось ходить, — сказала Настя. — Да уж постарались — отстроились заново. Лёнька тут за хозяина был.
Петька осмотрел дом, заглянул во все углы и остался доволен.
— Ну, спасибо, — басом заговорил он и похлопал меня по плечу. — Хозяйствуй, сынок, привыкай! А я ведь тоже не с пустыми руками вернулся.
Петька сбегал домой и принёс ружьё, которое отец купил ему в городе. Ах, какое это было ружьё! Ложа покрыта лаком, на конце блестящего жестяного ствола посажена мушка, курок защищён предохранительной скобочкой, а стреляет ружьё пробкой, которая привязана на длинной зелёной нитке.
— Это к нам в дом, — сказал Петька, передавая мне ружьё. — Будем теперь на охоту вместе ходить.
— Верно, верно! — поддержала разговор Настя. — Уток набьёте. Их на болоте тьма-тьмущая!
Не успел я вдоволь пострелять из ружья, как послышался голос дяди Никиты:
— Петро! Детка! Где ты?.. Домой иди, чай пить…
Петька вырвал ружьё у меня из рук и сунул его под скамейку.
— Вы… вы не сказывайте. Будто мы так играем, без ружья…
— Петро-о! Чай пить… — звал дядя Никита.
— Он не хочет!.. — закричал я.
Но тут Настя дёрнула меня за руку и угрожающе зашептала:
— Забыл, где мы живём? В крапиве живём, в тайности живём. Молчи…
Петька убежал. Разошлись по домам и мы с Настей.
Дома у нас пили чай. Бабушка размачивала в чашке корку хлеба и рассказывала, что Никита ездил в город и подал на Ефима жалобу в суд.
— Вы хуже Петьки с Лёнькой! — журила она отца. — Те и подерутся и помирятся — и всё промежду собой. А вы зачем-то посторонних людей впутываете.
Отец закрылся газетой, будто ничего не слышал. Чай был очень горячий. Я торопился, отпил большой глоток, и мне показалось, словно у меня во рту не чай, а угли. Я задохнулся, покраснел и закашлялся.
— Попей ты хоть раз по-людски! — с досадой сказала мать.
Стал я пить «по-людски», но это было скучно и долго. А мне перед сном непременно надо было сбегать к Петьке и предупредить его, чтобы он не беспокоился. Ружьё из «нашего дома» я взял с собой — а вдруг украдут или дождик? — и теперь оно лежит у меня под постелью.
В калитку постучали. Мать вышла и ввела в избу дядю Никиту. Отец отложил газету и вытянул шею.
— Ты сиди, братец, сиди! — поспешил предупредить дядя Никита. — Я драться не мастер. Я только насчёт игрушки спрошу. Что же это получается? Днём я своему сыну покупаю ружьё, а к вечеру твой сын забирает это ружьё себе. Это же чистый разор! На тебя, озорника, я в суд могу обжаловать, а с Лёнькой что мне делать? На него и законов нет.
Мать, бабушка, брат Григорий — все поставили на стол чашки и обернулись ко мне. Даже мордастый кот Сёмка уставился на меня. Я нагнулся над столом и ожесточённо подул в блюдечко.
— Какое ружьё? Где? — спросила мать.
И чего только не наговорил тут дядя Никита! Будто я отъявленный попрошайка, выманиваю у глупого Петьки сахар, хлеб, спички, игрушки…
Взяв за подбородок, отец вздёрнул мою голову вверх и закричал:
— Связался чёрт с младенцем! Отдай сейчас же…
Надо было бы мне сказать: «Знать ничего не знаю», — но глаза у тятьки, словно крючки, зацепили меня и потащили к кровати.
— Ну, ну! — торопил отец.
Я вытащил из-под постели ружьё и отдал дяде Никите. Тот осмотрел ружьё со всех сторон и, покачав головой, молча вышел. Отец шагнул за ним следом, с грохотом запер на засов калитку и, вернувшись, сердито сказал:
— У меня чтоб в избу к Петьке больше не шляться! Гуляй около своего дома. Попрошайка! Я вот сорок
