Молодой ученый повернул рычаг другого прибора, помещавшегося в ногах живой статуи. Мраморные формы распались. На черном нефрите лежало сильно увеличенное бесформенное тело, все испещренное продольными белыми полосками различной толщины, от солидных разветвляющихся жгутов до тонких нитей, переплетающихся между собой и теряющихся в ткани материи.
— Нервная система, — пояснил Кэн.
Он вынул из складок своего платья небольшой конусообразный аппаратик и включил его в прибор, стоящий у изголовья.
— Наблюдайте за мозговым веществом. Сначала проверим работу мозга в его теперешнем, естественном состоянии.
Кэн дотронулся конусом до пятки Эолиссы.
Голубые искры засверкали в мозговой массе, обтекая ее бесчисленные канальчики. По излучинам мозга переливались, вспыхивая и погасая, фосфорические огоньки.
— Хотя это и неделикатно, но нам придется познакомиться с внутренним миром нашей больной без ее разрешения на то. Возьмите эти провода. Вставьте их в уши. Так. Необходимо несколько привыкнуть к шуму крови. Не напрягайте вашего внимания. Плывите по волнам, так сказать. Слышите ли вы течение посторонних вам мыслей?
Все трое молча закивали головами.
— Старайтесь освоиться с этим новым для вас миром. Дорогой отец, не откажите передать мне то, что вы чувствуете, а вас, глубокочтимый Нооме, и тебя, милый Гени, попрошу отметить, если бы ваши впечатления не совпадали с впечатлениями отца.
Роне Оро-Бер, как будто прислушиваясь к чьему-то звучащему издалека голосу, медленно говорил:
«Как я страдаю!.. Когда кончится этот сон?.. Сон ли это?.. Зачем я не погибла вместе с ними… Бедная мать, бедный отец!.. Марс залит кровью… Как он меня мучает! Но я должна быть признательна… Ведь, он спас мне жизнь… Ах, зачем мне эта жизнь!.. Куда летит эта машина?.. Вы — председатель союза Ларгомерогов… Сколько людей! Как светло!.. Ты исполнишь, что я тебе приказываю… Да… Я вся в вашей власти… От кого зависит успех дела Ларгомерогов?.. От него… Кто он?.. божество… Как его имя?..».
Старый учитель замолчал и взглянул на сына. Кэн молча кивнул головой. Все это длилось одно мгновение. Роне продолжал:
«Кэн Роне… Ты его поцелуешь, когда мы будем в Гроазуре… да, повелитель… Опять эта пытка!.. Ты останешься с ним… Если надо, пожертвуешь собой… Да, я пожертвую собой!.. Ради него!.. Но ты узнаешь его мысли… Тайны… Где скрыт двигатель… Не могу!.. Убейте!.. Тогда он погибнет… Нет, нет!.. Я сделаю все!.. Или… Ровно через семь дней… На этом месте… Как прекрасна луна… Нет, он не погибнет… Приветствую мое божество… Любовь для него…».
Роне замолчал. Течение мыслей прекратилось, — Кэн разъединил ток.
— Кажется, для нас все ясно, — тихо и грустно сказал Кэн. — Это бедное создание является игрушкой злой воли Гро Фезера. Мы должны ее спасти и от него, и от нее самой.
Кэн снова привел в действие аппарат. Со сверкающими, одухотворенными глазами, — как вдохновенный художник кистью, — он водил металлическим конусом по разветвлениям нервов. Безмолвное тело вздрагивало, мышцы судорожно сокращались. Кэн бросал нервно и отрывисто:
— Сначала укрепим волевые импульсы. Затушуем вредные и совершенно излишние привязанности. Потушим рабский дух подчиненности. Разовьем жажду деятельности. Пробудим радость бытия. Убьем наклонность к мистике. Вдохнем сознание собственной силы. Усугубим ощущение красоты.
Привьем здравый, взгляд на жизнь. Оставим в том же виде моральные линии…
В обнаженном мозгу девушки кипела фантастическая работа. Мозговое вещество, казалось, пылало, исходя голубоватым фосфорическим пламенем. Очертания мозга заметно изменялись. По целине прокладывались новые бороздки, вытесняя находившиеся рядом. Одни углублялись, другие затушевывались совсем. Нервы вибрировали, как натянутые струны. Все тело находилось в состоянии сильнейшей флуктуации. Покончив с большим мозгом, ученый принялся за операцию мозжечка.
— Кругообразные токи, приводящие в движение нервы, делают несколько тысяч оборотов в секунду, — пояснял Кэн. — Такого количества рефлексов вполне достаточно, чтобы привить нервам способность привычных, непроизвольных сокращений в дальнейшем. Пути в мозг проложены, зафиксированы до конца дней субъекта. Любопытно взглянуть, что будет представлять собою наше новое коллективное произведение, — перешел Кэн на шутливый тон после нескольких минут сосредоточенной работы.
— Кэн, милый Кэн!.. — только и мог выговорить до глубины души взволнованный старый Роне.
— Дорогое дитя, вы положили начало великому делу пересоздания человечества! — со слезами на глазах воскликнул ученый Марса.
— Слишком долгая и кропотливая работа, высокочтимый Нооме! — улыбнулся Кэн своей обычной нежно-грустной улыбкой.
— Да! — спохватился он. — Чуть было не упустил из вида. Укрепить мысль, которая привела девушку на наш операционный стол: «Ровно через семь дней на этом самом месте»…
Кэн потушил аппараты и включил обычный свет.
На операционном столе лежало прекраснейшее существо. Белый мрамор тела слегка порозовел. Высокая грудь усиленно вздымалась. На полуоткрытых ярких устах играла спокойная, здоровая улыбка.
— Свершилось! — сказал ученый Марса. — Совершенный человек создан гением себе подобного существа.
— О совершенствах нового существа мы будем говорить после его пробуждения, — снова улыбнулся Кэн, переходя в обычный шутливо-иронический тон.
Гени порывисто поцеловал Кэна. То же сделали отец и Нооме.
— Вы меня совершенно задушили, мои дорогие. Очевидно, у вас слишком развиты извилины восторженности. Надо будет их несколько затушевать, — отшучивался Кэн и, повернувшись к брату, добавил:
— Милый Гени, не откажи позвать прислужниц, чтобы они одели больную и дали ей возможность отдохнуть на более удобном ложе.
Глава одиннадцатая.
Memento mori.
Астрономы Земли находились в страшном смятении. Они ни на минуту не отходили от телескопов, направленных на одну известную точку неба.
Исполинская странница пространств, комета, впервые замеченная Эре Обрайном и окрещенная по имени астронома «Эреидой», приближалась гигантскими шагами.
Метр Эре ежедневно люксографировал Кэну и Роне о беспорядках, вызываемых этой непрошенной гостьей в установившейся гармонии солнечного мира. Он умолял ученых, в особенности Кэна, заглянуть в обсерваторию на Гималаях и самим убедиться в необычайности явления.
Донесения были точные и обстоятельные, и дышали тревогой.
Однако, Кэн не торопился, считая, что время еще не упущено.
При пересечении орбиты Урана, комета едва не столкнулась с планетой, оказавшейся как раз на ее пути.
Астрономы Земли имели редчайший случай наблюдать, как атмосфера Урана, вошедшая в соприкосновение с мириадами мелких космических частиц, составлявших хвост кометы, загорелась ярким блеском. В несколько часов Уран, обычно невидимый простым глазом, достиг блеска звезды первой величины голубовато-стального цвета. Поблистав в праздничном наряде несколько часов, быть может, впервые за миллиарды лет, Уран начал меркнуть и через двое суток снова стал невидим.
Астрономы отметили колоссальное уклонение планеты от своей обычной орбиты в сторону орбиты Сатурна. Кроме того, не досчитывались одного из четырех спутников Урана, самого ближайшего к планете — Ариэля. Два других спутника — Титания и Оберон — повлекшиеся было вслед за кометой, скоро отстали, под влиянием пересилившего притяжения Урана. В результате, их расстояние от планеты значительно увеличилось.
А комета продолжала свой молниеносный бег. Она давно уже была видима невооруженным глазом на ночном небе, в виде тусклого багрово-красного тела, более яркого к центру.
Диаметр ядра кометы более чем вдвое превосходил диаметр солнца.
По мере приближения к орбите Сатурна, в сильные телескопы был усмотрен прямой хвост кометы, удлиняющийся по мере ее движения вперед.
Сатурн в это время находился в противоположной части своего годичного круга, а потому при пересечении его орбиты страшной гостьей не испытал тех возмущений, какие выпали на долю его товарищей.
Путь Эреиды проэктировался в пространстве прямолинейно. Пока еще невозможно было определить, в какой мере Солнце, к которому Эреида приближалась, окажет влияние на изменение прямой ее движения.
Исходя из необычайной скорости бега кометы, можно было заключить, что сила, влекущая ее вперед, находится далеко за пределами солнечной системы и что тесная семья нашего дневного светила — лишь случайный этап на ее таинственном пути.
С приближением к орбите Юпитера Эреида стала видимой днем для невооруженного глаза. За гигантским, слегка вытянутым багровым диском тянулась длинная, прямая светло-серая дорога, — как новый млечный путь, перерезавший небесный свод на два полушария.
По вычислениям Эре Обрайна и других астрономов, хвост кометы достигал полмиллиарда километров и по мере приближения к солнцу все удлинялся. Можно смело сказать, что немногим из небесных странниц выпадала честь быть носительницами такого пышного шлейфа.
Колосс солнечного мира — Юпитер — между тем неторопливо подвигался на-встречу непрошенной гостьи, не проявляя ни малейшей поспешности, несмотря на все уменьшающееся расстояние, отделяющее его от кометы.
Возбуждение астрономов достигло своего апогея.
Без опасения впасть в преувеличение можно сказать, что в момент прохождения Эреидой орбиты Юпитера, все астрономы мира буквально перестали дышать в предвкушении вполне вероятной катастрофы.
Роковой момент наступил и… благополучно миновал…
Комета молнией пронеслась мимо, а красавец Юпитер, с прежней неторопливостью перерезал хвост Эреиды и утонул в его млечном сиянии, завуаленный густою лунной дымкой. Через некоторое время колосс вынырнул с противоположной стороны, — гордый, величественный, ярко-блестящий,
