А давайте зададим себе детски-наивный вопрос – а почему мы не пользуемся в международной торговле золотом, которое, как-никак, но является реальной ценностью, а пользуемся какими-то виртуальными деньгами, которые в США ничем не обеспечены и, более того, США и не обещают их обеспечивать? Почему, отправляя за границу принадлежащую нашим детям нефть и получая за нее «Мерседес», мы говорим, что «он стоит 100 000 долларов», а не «125 унций золота»? Есть ли на этот вопрос вразумительный ответ?
Ведь сегодня, когда реальных перевозок золота за товары не производится (как не производится реальных перевозок долларовых купюр), наличное количество золота может обеспечить всю международную торговлю. Если его будет не хватать, то золото будет просто дорожать в цене. Почему же не перейти к расчетам в золотом эквиваленте?
Ответ один: если мир откажется от доллара и перейдет к золоту, то со всего мира в США потекут долларовые купюры с требованием обменять их на реальные товары. А там этих товаров нет, настолько нет, что даже если все США продать в ценах по нынешнему курсу доллара, то напечатанные к настоящему времени доллары все еще частью останутся неотоваренными. Даже Генри Форд в начале 20-х годов, задавшись вопросом:
Возникает вопрос – тогда почему же не уничтожат, почему не вернут долларовые бумажки в США? Потому, что нынче во главе крупных стран мира нет ни сталиных, ни даже де голлей. (В свое время президент Франции генерал де Голль собрал во Франции все долларовые купюры, вывез в США и заставил обменять на Золото. После этого США объявили, что они свои доллары на свое золото больше не меняют, т. е.
Не только правящий режим России обворовывает Россию и прячет украденные деньги в долларах за рубежом. Пользуются случаем и деятели других стран. И для этих воров обесценивание доллара – это обесценивание украденного. Казалось бы, что за свои украденные доллары воры могли бы купить золото и жить спокойно, но США еще и международный жандарм. Американцы разыщут украденное в любом банке и отберут, как у шаха Ирана. Они бомбами, а не какими-либо экономическими методами поддерживают курс доллара, и воры во власти во всех странах это знают и на доллар не посягают. Повторю: не Сталины они и не де голли.
Глава 11. Страна без хозяина
Логика экономики
Один мой уважаемый товарищ прислал мне свою работу по экономике, которую он сделал «еще
Давайте сначала выпутаемся из терминов. Логика – слово умное, как водится иностранное, а русское значение его проще пареной репы – точность. Логическое точное мышление – это когда вы при правильных исходных данных мыслите так, что получаете правильный результат. Если вы мыслите нелогично (неточно), то результат будет неправилен, т. е. этим результатом проверяется ваша способность мыслить точно (логично). Но есть важное «но». Это только в случае, если исходные данные у вас правильные, если же они ложны, то вы сами можете мыслить абсолютно точно, а результат все равно будет неправильным. Поэтому начинать думать нужно с тщательного осмысления исходных данных для мышления – а не подсунули ли вам туфту? А не принимаете ли вы нечто за что-то стоящее, хотя этого «нечто» на самом деле нет, либо оно гроша ломаного не стоит?
Давайте и мы начнем свое мышление с рассмотрения исходных данных, в данном случае со слова «экономика», с того, что за этим словом скрывается. Есть ли у нас экономика, есть ли у нас экономисты?
Полно и того, и других. Экономика – это способ – ведения хозяйства, экономист – это хозяин. У нас, повторю, у каждого хоть какое-то хозяйство есть (пусть даже домашнее), следовательно, у нас каждый является хозяином, а поскольку у нас не каждый знает это мудреное слово, то дураки, как правило, используют слово «экономист», но сути это не меняет. Были у нас и выдающиеся хозяева – как своего двора, своего завода, так и земли Русской, – но выявляется интересная закономерность: чем более выдающимся хозяином является хозяин, тем реже его называют «экономистом». Издревле это как-то идет. Энгельс был хозяином нескольких фабрик и, судя по всему, неплохим хозяином, поскольку держал на своей шее Маркса с его многочисленной семьей. И, несмотря на это, «выдающимся экономистом» считается все же Маркс. А кто считает «выдающимися экономистами» Форда, Рокфеллера, Сталина, Гитлера, Рузвельта? Эта закономерность наводит на мысль, что экономисты – это те люди, которые из-за слабости умственных способностей хозяином быть не могут. Так что хозяин – всегда экономист, а экономист – это нечто другое. Что же?
Наверное, мне скажут, что это такие люди, которые хорошо разбираются в науке «экономика». Да, если посмотреть на этих конкретных людей, то приходишь к выводу, что это так, но тогда правомерен следующий вопрос – а что мы подразумеваем под словом «наука»?
Слово хорошее, русское, точное, но оно уже ни в меньшей мере не описывает того, что мы имеем в виду, когда его употребляем. Оно стало для нас слишком общим, мы слишком многое им охватываем и от этого имеем много проблем.
Наука – это то, чему меня научили, и то, чему я учу. Познавать мир без науки очень трудно, это понимали наши предки, в связи с чем это слово и появилось. Но вот я учу: сила равна массе, умноженной на ускорение. Это наука? Безусловно. А теперь я учу так: чтобы решить свое дело, дай взятку чиновнику. Это наука? Тоже – безусловно! В старину между этими двумя законами не видели разницы, но сегодня-то мы ее не можем не видеть. Первый закон от человека не зависит: хоть упрашивай силу, хоть матери ее, а она, зараза, все равно будет равна произведению массы на ускорение. Эта наука является тем, что имеет право на определение «истина». А вторая наука очень сильно зависит от людей. Да, можно взятку дать и дело решить, но если чиновник окажется честным, то не ты дело решишь, а на тебя его заведут. То есть вторая наука – это не истина, но достоинства ее от этого не меняются, и она остается в общем наукой, а для того, чему она учит, в русском языке тоже есть очень точное слово – «обычай». Во втором случае я тоже учу, но учу не истинам, а обычаям. Смешение этих понятий ведет к неправильному пониманию мира. Любой дурак, имеющий статус ученого (а дураку уже давно получить этот статус особенно нетрудно), начинает изрекать заложенные в его памяти обычаи или их сочетания, а толпа воспринимает их за истины, поскольку поступают они от науки – от ученого, от того: кто имеет право учить.
