обстоятельства, позвольте объяснить: при Буше исполнительная и законодательная ветви власти слились в одну. Бушу не было необходимости пользоваться правом вето против законодателей, потому что это было его законодательство.
…Откуда же правительство берет деньги на расходы? Ответ очень прост: оно их берет взаймы.
Если у вас есть кредитная карточка, то вы поймете, что происходит сегодня в правительстве. Там все обстоит точно так же.
Если у вас возникает задолженность по кредитной карточке и вы не погашаете ее в тридцатидневный срок то вам начисляют проценты. А если вы продолжаете тратить деньги, то ваш долг растет, а вместе с ним растут и проценты. В полученном из банка счете указана минимальная сумма, которую вы обязаны возместить, но она покрывает лишь проценты и не затрагивает основной суммы долга. Чем выше задолженность, тем труднее погашать основной долг. (В среднем в каждой американской семье имеется двенадцать кредитных карточек, поэтому если вы живете так же, как и большинство американцев, то вы понимаете, о чем я говорю.)
А теперь примените все вышесказанное к правительственным затратам. Если мы за год тратим меньше, чем получаем, то у нас остаются излишки денег, а если больше, то возникает дефицит. Это та же самая ситуация, когда у нас на карточке пусто, но мы продолжаем залезать в долги.
У кого мы занимаем деньги? У других стран. Почти 50 % американского долга приходится на иностранные банки. Мы обращаемся к Китаю, Японии, Саудовской Аравии или к другим кредиторам и говорим: 'Слушайте, нам надо $300 млрд, чтобы заплатить за войну в Ираке. А еще нам нужно $500 млрд, чтобы компенсировать постоянное сокращение налогов. За долги расплатятся наши дети'.
Наш национальный долг достиг рекордного уровня в $8,5 трлн. Одни только проценты по нему составляют $406 млрд. Мы можем наскрести денег, чтобы погасить проценты, но на выплату основного долга уже ничего не остается. Это означает, что на все деньги, которые государство собирает в виде налогов, мы не можем позволить себе нанять ни одного нового полицейского или школьного учителя, все уходит только на проценты. Если нам что-то понадобится, то приходится опять брать в долг.
Вы представляете себе, какое это угнетающее состояние, когда долги достигают такого размера, что все деньги идут только на проценты по кредитной карточке? Деньги уходят, но за них ничего нельзя купить. Ни нового дивана, ни зимнего пальто, ни билетов на поездку в отпуск. То же самое и с нашим правительством. Уплачивая ежегодно за проценты $406 млрд, мы получаем взамен ноль без палочки.
Не пора ли нам уже возмутиться? Уж если мы влезаем в такие колоссальные долги, то должны хоть что-то получить за это. Например, улучшение медицинского обслуживания. Или новые дороги. Или более дешевый бензин. Однако правительство, похоже, намерено распоряжаться нашей кредитной карточкой, не давая ничего взамен.
В 1989 г., когда правительство сочло, что наш национальный долг достиг критического уровня, на площади Таймс-сквер был установлен громадный счетчик национального долга. Это было во времена правления Буша-старшего, и долг составлял тогда $2,7 трлн, что шокировало всю нацию. Можно было наблюдать, как люди останавливаются на тротуарах и глазеют на счетчик, на котором с ужасающей быстротой растет сумма. Это зрелище буквально гипнотизировало людей, особенно если учесть, что там указывалась и доля каждой американской семьи в этой задолженности. Затем в один прекрасный день, когда сумма долга достигла $5 трлн, счетчик исчез. Сегодня он вновь вернулся на старое место, и сумма на нем уже приближается к $9 трлн. Однако это не собирает толпы зевак. Никого это не интересует. Мы уже привыкли. Мы потеряли способность удивляться.
Однако пора уже открыть глаза. Как говорил сенатор Эверетт Дирксен, 'миллиард туда — миллиард сюда. Давайте уже поговорим о реальных деньгах'.
Необходимо помнить одно: деньги вполне реальны. Как вы думаете, какой популярностью пользовалось бы предложение Буша о сокращении налогов, если бы люди понимали, что деньги на это придется брать в долг у Китая? Большинство семей по здравом размышлении отвергли бы его.
Не пора ли заставить наше правительство хотя бы немного соблюдать бюджетную дисциплину, как это делается в нормальной семье? Вероятно, люди потребовали бы этого, если бы каждый год они получали извещение о размере национального долга примерно такого содержания:
'Уважаемые мистер и миссис!
Доля вашей семьи в национальном долге составляет на настоящий момент $115 тыс. Не хотите ли вы передать эту задолженность своим внукам?'
Очень жаль, что в свое время мы не послушали Томаса Джефферсона. Он говорил: 'Чтобы сохранить независимость, мы не должны позволять правителям постоянно обременять нас долгами'».
В оставшемся без Сталина СССР начал стремительно размножаться (это известный закон — целью аппарата является непрерывное увеличение) бюрократический аппарат, а размножаясь, он готовил себе кадры. Стремясь отчитаться о блестящей работе в области высшего образования, Правительство СССР бездумно создавало институты и университеты, в которые, спасаясь от необходимости творчески работать, хлынули блатные тупицы. К примеру, Константин Боровой вспоминает:
«Девять поколении моих предков были учителями в хедере. Отец преподавал в МИИТе. В свое время была такая шутка:
'Если ты — аид, поступай в МИИТ', так много евреев было среди студентов и преподавателей этого вуза. Так что можно сказать, что и отец учительствовал в хедере…»
Закончив хедер своего отца, Боровой на железных дорогах СССР ни часу не проработал — понимал, что ума для работы в реальном транспорте не хватает, — а сразу же поступил в хедер «МГУ им. Ломоносова».
Высшее образование как таковое стало формальностью, пять лет отсидки в аудитории давали возможность не только уклониться от работы и службы в армии, подобрать мужа с «перспективой», но и получить бумажку, свидетельствующую о праве не работать руками, следовательно, и головой.
Одновременно в СССР плодились кандидаты и доктора наук.
Ширина полей на страницах диссертации стала важнее, чем содержание. Все знают, как делать диссертацию, все знают, что в конце надо написать: «При условии внедрения результатов работы в промышленности будет получен эффект 5 млн руб.», хотя абсолютно всем ясно, что во всей промышленности не найдется идиота, который бы взялся внедрять предлагаемую галиматью.
Такая же ситуация сложилась в индустрии развлечений.
Аппарат расплодил писателей, поэтов, музыкантов, артистов и прочих, в массе своей тупых, бесталанных, «питаться искусством» которых зрители соглашались только по приказу ротного командира.
Объединяли этих людей непомерные амбиции, нежелание трудиться на производстве. Они дружно паразитировали уже тогда, заполняя вакансии ненужных контор, театров, институтов, союзов и тому подобного.
По профилю нашего завода, например, готовили кадры несколько институтов, среди них и один московский. Интересно, что за 25-летнюю историю завода на нем никогда не работал не то что москвич, а просто металлург — выпускник московского вуза.
И так везде, при том что в Москве ежегодно получали и получают «верхнее» образование десятки тысяч человек.
Еще круче обстояло дело в республиках. Ведь их вузы давали и дают преимущество своему «коренному» абитуриенту, кроме того, преимущества при поступлении давали «коренным» абитуриентам и союзные вузы. Число людей, не способных творчески работать, но желающих найти теплое место за счет налогов на рабочих и крестьян достигло такого количества, что просто обязано было перейти в качество.
Структура государственного аппарата СССР имела пакостные для аппаратного бюрократа свойства. Настоящие привилегии в нем имело очень мало людей. Например, если в промышленном министерстве 3 тыс. человек, то государственную дачу имел только министр (да и то не всегда); человек десять имели право на машину, ездили за границу; еще человек пятьдесят получали персональную пенсию. Все
