— Носи, дочка. Новенькое. Рая такая же была росточком, как ты. Не успели выдать. Погибла…
Феня что-то шепнула ему на ухо. Солдат опять стал копаться в вещах. Краешком глаза я видела, что он перебирал лифчики, стараясь найти самый малый.
— Этот, так и то хомут, — растянул он в руках лифчик и сунул Фене. — У нее и грудей-то не видно, с тобой не сравнить…
Я покраснела от смущения, сделала вид, что не расслышала. Поблагодарила девушку и солдата за дорогой подарок, поманила Феню — мне не терпелось все это надеть. Ведь это была новая форма советского воина.
Многие из моих боевых товарищей влились в ряды действующей армии. Меня же направили в Киев. Там располагался наш УШПД — Украинский штаб партизанского движения.
Вот и покалеченная, в развалинах, улица Кирова. Старый дом с избитой штукатуркой. Долгое время он был нашим наставником, судьей, надеждой, заступником, тем, что мы называли Большой землей.
Здесь я встретила своего товарища-напарника Женю Харина и знакомых радистов из других отрядов. Женя ушел из соединения много раньше, и теперь мы оба обрадовались нашей встрече. Я никогда не видела его таким веселым и возбужденным. Оказывается, он уже получил назначение в партизанский отряд, который будет действовать в Словакии. Конечно же он не знал и не чувствовал, что это боевое задание станет для него последним. После войны мне сообщили, будто он погиб в Западных Карпатах[1].
Мы поднялись на второй этаж. Женя помог открыть обшитую дерматином тяжелую дверь. За столом сидел начальник связи УШПД подполковник Е. М. Кассовский. Я сразу узнала его. Кроме огромного количества информации и приказов, которые отдавал УШПД для отрядов и соединений, были телеграммы и для нас, радистов. Присылались поздравления с праздниками и награждением, если кого-то из нашего брата вдруг отметят, инструкции по уходу за радиостанциями, замечания и выговоры за неточную передачу. Их подписывал своим позывным начальник связи в штабе Кассовский — человек, видимо, требовательный, суровый, деловой. Извещенный о моей хромоте, он несколько раз предлагал вывезти меня на Большую землю, но я неизменно отказывалась.
— Радист-разведчик Евдокимова возвратилась с задания! — громко доложила я и застыла на месте.
Кассовский быстро поднял глаза:
— Садитесь, Евдокимова.
Он что-то быстро написал на листке и протянул его мне:
— Благодарю за службу!
На листке было предписание о моем увольнении из армии «по чистой»…
Через несколько дней я уже выходила на перрон Сухумского вокзала. Не сразу я разыскала за привокзальной площадью дорогу, ведущую в родное село.
— Вай шени чириме! — услышала я голос женщины.
Подбежал паренек-грузин, спросил участливо:
— Вам куда?
— До Ачадары. Домой.
Я вскинула на плечи легонький вещмешок и бодро зашагала на костылях к родным горам и тихому ущелью. Там на берегу Гуммисты стоял мой дом.
Примечания
1
Рукопись была уже подготовлена к набору, как вдруг получаю письмо: Евгений Петрович Харин жив! Он сообщает, что воевал на чехословацкой земле. Сейчас живет в Кировской области, в городе Слободской. —
