— Может, еще прославится как артист? — предположил я. — Только понравится ли он? Мы сами его за уголовника приняли.
— Что-нибудь придумаем. А поет он хорошо… В наших местах безусловно прославится.
Кирилл на своей машине отвез нас в пекарню. Виталий уже был там и подготавливал тесто для нового замеса. Глаза его были заплаканы.
Но, как ни странно, первым в Зурбагане прославился Алеша.
После долгой и тщательной подготовки он наконец выпек флотский хлеб. Я был у них, когда из печи вынули первые хлебы.
Алеша выбрал буханку поаппетитнее, положил на полотенце и понес его в подарок Христине. Она была очень тронута, так как знала, чем является для Алеши этот хлеб.
И хотя хлеб этот пошел в продажу под названием «флотский», он уже через неделю стал известен как «Алешин хлеб». Я сам слышал, как соседка кричала с балкона дочке: «Хлеб бери только «Алешин»! Слышишь? Если «Алешин хлеб» еще не привезли, то подожди».
А еще через недельку Алеша нашел себе второго помощника. Вернее, тот сам нашел Алешу. Случилось это так. Мы шли с моим другом по набережной Космонавтов, а за нами бежал какой-то парень и вопил:
— Косолапов! Косолапое!
Мы остановились, и парень с размаха бросился обнимать Алешу.
— Косолапов! Леша!
— Попов! Миша! Они расцеловались.
— Вместе учились, — пояснил мне Алеша.
— Ты не знаешь, какой он — Леша Косолапов, — заявил мне Миша проникновенно. — Мы его больше учителей слушались. Больше всех его любили. За то, что он добрый, умный. Ласковый, как родной брат. Всегда поможет товарищу. Я после школы больше не учился, на мебельной фабрике работал. Хорошо работал. Меня в пример ставили.
— Как ты сюда попал, Миша? — спросил Алеша, ласково положив ему руку на плечо.
Лицо Попова омрачилось.
— Да вот на БАМ приехал, но с работой не получается, не знаю, кому теперь жаловаться… куда идти, как быть.
— А зачем жаловаться? Ты работу ищешь? Тебе пока все равно какую?
— Ну да…
— Иди ко мне в пекарню. Будешь моим помощником.
— Твоим… помощником?! Ура!
От радости Попов сорвал с головы кепку и подбросил ее в воздух.
Я представил, как будет реагировать на нового жильца Женя, и невольно улыбнулся. Но, к моему удивлению, Попов в жилье не нуждался.
— Квартира у меня уже есть, — гордо сообщил он. — Нашел одну старушку. То есть она меня нашла. Сама предложила квартиру, согласилась подождать с оплатой, пока я устроюсь на работу. Хорошая старушка. У нее здесь собственный домик и немая внучка. Такая хорошая девушка, — только молчит и улыбается. Добрая, отзывчивая.
Алеша тут же повел Попова оформляться на работу в пекарню.
Виталий отчаянно боялся, что его будут «тягать» в милицию, но все оказалось не так страшно. Повестку явиться в районный отдел внутренних дел получили все, кто был свидетелем гибели товарищей Виталия на «Ча-ча-ча», даже отец и капитан «Баклана».
Все мы рассказали, кто что видел. Тела парней не нашли, остатков лодки тоже, хотя водолазы тщательно прощупали дно и берега того залива. Байкал впервые показал нам свое коварство.
— Куда подевались трупы? — поражался молодой следователь, допрашивающий нас.
Вызывали и в городскую прокуратуру, но на том дело и кончилось.
Байкальские ветры, особенно такие, как горная, ежегодно уносят десятки людей, и никто не знает, где их искать. К зиме вызовы в милицию прекратились: дело закрыли. Виталий спасся, что называется, чудом и теперь боялся Байкала панически.
Глава седьмая
ХРИСТИНА ДАЛЬ
В пекарне больше во мне не нуждались, пора было подумать о собственном устройстве.
Прежде всего я решил получить права на вождение машины. Экзамен я сдал успешно, инспектор даже меня похвалил. Получив права, я еще недели две стажировался, затем оформился на автобазе у Кузькина. Мне дали грузовик (не самый новый), а фургончик потребуется Христине три-четыре раза в месяц.
Выехали мы с ней ранним прохладным утром первого сентября — по ночам уже выпадали заморозки. Ребятишки с букетами скромных северных цветов, а то и просто осенних пламенеющих листьев стекались отовсюду в школу, довольные, веселые и горластые.
Мы направлялись на строительство моста через Ыйдыгу. Слава об Алешином пахучем и вкусном хлебе дошла и до этого мостоотряда. Они сделали заказ, и начальник автобазы Кузькин попросил меня «подкинуть» им хлеб.
Улыбающийся, польщенный Алеша и его новый усердный подручный Миша Попов погрузили мне хлеб. Кузькин заверил меня, что заблудиться невозможно. Дорога одна, и далеко от Ыйдыги не отходит.
И вот я самостоятельно веду фургончик. Рядом сидит Христина и что-то тихонько напевает без слов. В автобусе хлеб, медикаменты, приборы, книги из передвижной библиотеки.
Дорога бежит назад с сопки на сопку, иногда петляет, углубляясь в темную, пахнущую прелью и хвоей тайгу или поднимаясь на вершину каменистого перевала, откуда открывается огромный неоглядный мир, полный воздуха и света. И вдруг ветровалы, сухостой, обнаженные черные осыпи — следы пожарищ (туристы проникли и сюда). Река то скрывалась в чащобе, то подходила вплотную к дороге.
Вода в Ыйдыге глубока, но так чиста и прозрачна, что виден каждый камушек, каждая ракушка на песчаном дне. И текла река широко и привольно. Будто не вода, а воздух. На ней только еще собирались строить медно-химический комбинат.
Над Ыйдыгой еще висят, как вата, клочья тумана, в них ныряют с криком сизые чайки. На одной из сопок Христина схватилась за бинокль.
— Андрюша, смотри — олень!
Я остановил машину. По склону горы — между нами глубокий, узкий распадок — поднимался марал с огромными, ветвистыми рогами. Он тоже остановился и смотрел на нас с явным любопытством, круто изогнув шею. Затем метнулся и исчез в зарослях кедрового стланика.
— Красивый зверь! — с восхищением заметил я, берясь за баранку.
И снова бежит дорога, все больше вверх, будто мы взбираемся на небо. Перед глазами все цвета радуги: синева неба и реки, белизна облаков и снега на далеких хребтах, золотые кроны лиственниц, темная зелень пихт и кедра, ядовито-зеленые мхи, багряные продолговатые листья кипрея, желтым пламенем полыхают соцветия пижмы, листья карликовых берез и розовые, серые, красноватые скалы.
Теперь первым увидел я и заорал во все горло:
— Олененок!
Христина уже смотрела в бинокль.
— Девочка! — удивилась она.
— Откуда тут девочка? Олененок. Или другая какая зверюшка.
…Она стояла на обочине дороги, такая маленькая, беззащитная, в красном платьице, крошечных туфельках, и смотрела на нас доверчиво и храбро. Глаза у нее были словно две спелые, темные, крупные вишни. Спутанные ветром блестящие черные волосы свободно падали на худенькие плечи. Ей было не больше шести лет.
— Меня зовут Аленка, — сказала она, — довезите меня, пожалуйста, до дома. Слишком далеко зашла. Вот белочке… боюсь, еще умрет… доктор Айболит нужен. Смотрите.
Девочка завернула зверька в шелковый платочек, снятый с головы. Белка была совсем плоха. Головка ее свесилась, она тяжело дышала и дрожала всем тельцем.
— Ошпарилась, — пояснила нам девочка, — упала в Горячий ключ. Я ее еле вытащила, горячо очень. Хоть бы не умерла. Вы нас довезете?
Мы посадили ее вместе с обожженной белкой между нами и поехали дальше.
— Может, хотите выкупаться в живой воде? Я покажу где, — спросила Аленка.
— Чтоб и мы ошпарились. Что ты тогда будешь с нами делать? — пошутил я.
— Он кипит, только где выбивается из земли, а потом остывает понемногу. Белка попала еще не в самую горячую. Это живая вода. Хотите, я вам покажу, где это?
— В другой раз, — сказала Христина. — А ты откуда, Аленушка?
— С мостоотряда. Мы строим мост через Ыйдыгу. По нашему мосту будут ходить поезда. До самого океана.
— Ты не боишься так далеко заходить одна?
— Нет, нисколечко не боюсь. Волков и тигров здесь нет. Медведя я уже встречала. Мы ели ягоду с одного куста. Думаю, кто это так чавкает, а это медведь. Он добрый. Покивал мне головой и ушел. Ягоды здесь много.
— Все-таки… как тебя мама пускает?
— А она и не пускает. Я без спроса. Мама уйдет на работу, а я в тайгу.
— А кто твоя мама?
— Электросварщица. Проходимцы зовут ее: душа бригады. Она сейчас работает на самой-самой высоте. Проходимцы очень ее уважают и никому не
