— И не только Вы. Недавно я узнал, что в Министерстве сельского хозяйства о них ничего не знают. Хотя зоологам они известны лет четыреста. Дело в том, что эти черви настолько мелки, что не видны простым глазом, они микронов сорока-пятидесяти в диаметре. И на искусственных средах, как, скажем, бактерии или грибы, не размножаются. Вот у них и не оказалось исследователей. Для энтомологов они слишком мелки, а для фитопатологов, бактериологов, не интересны, так как для их исследования нужны совершенно иные методы.
— И какие же?
— Ну, прежде всего надо знать, с чем мы имеем дело, то есть, описать фауну фитонематод. Для этого достаточно иметь микроскоп и научиться делать нематодные препараты. Хорошо бы выяснить, что они выделяют, как и чем отравляют растение, какие у растения могут быть защитные реакции…
И он мне предложил одно из двух направлений в работе: по фауне нематод или по их физиологии.
— По фауне, — пояснил он, — пути проторены, если Вы будете усердно работать — диссертация обеспечена. А вот физиологией фитогельминтов практически никто не занимался, тут «терра инкогнита». Проблема очень интересная, так как, через нее, возможно, удалось бы подойти и к лечению фитогельминтозов. Честно говоря, я Вам тут подсказать не могу, так как сам не знаю, как к ней подойти. Я ведь не физиолог. Думаю, что интереснее всего было бы заняться вопросами питания.
Надо сказать, что Александр Александрович явно скромничал. Хотя он действительно не был физиологом, но эрудиция его была столь широка, что вряд ли без его советов я бы мог сдвинуться с места. Он много думал о возможности лечения больного гельминтозного растения, был автором экологической классификации фитонематод и работ, освещающих их эволюцию. Будучи человеком увлекающимся и любителем фантазировать, он ценил эти качества и в других. В общем, работать с ним было одно удовольствие.
В главном ботаническом саду АН СССР работал друг Парамонова, специалист по иммунитету растений, профессор К. Т. Сухоруков. К нему-то и направил меня Александр Александрович посоветоваться, с чего начать.
— Хмм… — процедил Кронид Тимофеевич после того, как я изложил ему свои проблемы. — Когда мы изучаем физиологию паразита, мы его выделяем с растения, культивируем на искусственных питательных средах, получаем выделяемые ими токсины, потом обрабатываем этими токсинами растения и смотрим, как оно на них реагирует. Но Ваши-то черви вне растения не размножаются…
— А что, если их токсины вводить вместе с самими червями, другими словами, изучать физиологические процессы отдельно в здоровом и в больном организме растения, сравнить их, и тогда мы в растении, как в зеркале, получим отражение деятельности гельминта?
— Если бы это было так просто, то и мы не возились бы с культивированием паразитирующих грибов и бактерий. Во-первых, Вы не сможете определить, где первичная реакция растения на токсин паразита, а где побочные, или реакция на реакцию. Во-вторых, растение будет реагировать на любое попавшее в него инородное тело, а Вам нужна его специфическая реакция. Да и гельминты подвижны…
— Но есть и неподвижные формы гельминтов, например, галловая нематода, которая вызывает на корнях опухоли.
— А Вы попробуйте гистохимию.
— А что это такое?
— Многие вещества, вступая в реакцию, меняют свою окраску. Другие по-разному окрашиваются реактивами. Например, крахмал дает с иодом темно-синюю окраску, а сахара — нет. Таким образом, по степени окраски можно определить или расщепление крахмала до сахаров, то есть, активность фермента амилазы, или, наоборот, его синтез. Так вот, гистохимик обрабатывает реактивами срез ткани и по окраске судит, какие изменения в ней происходят. Метод этот удобен тем, что можно не только установить течение самой реакции, но и ее локализацию. Ну, в Вашем случае, например, зависимость от близости неподвижной нематоды, от структуры тканей… Можете работать в моей лаборатории… вот за этим столом.
…Вскоре я почувствовал, что напал на золотоносную жилу, и к осени располагал материалом для трех-четырех статей. Разумеется, пользовался я не только гистохимией, но «лиха беда начало».
Эволюция
Этой же осенью мне предложили выступить с докладом на сессии Всесоюзного общества гельминтологов.
Общаясь с аспирантами, я слышал, что многие руководители считают само собой разумеющимся, чтобы их фамилия стояла рядом, вернее, впереди фамилии аспиранта в статье или программе доклада. Парамонов не только давал полезные советы по незнакомой мне специальности, но я все время ощущал его непосредственное участие в работе. Поэтому без всякого подхалимажа я заявил доклад на конференцию под двумя нашими фамилиями. Программа была напечатана и роздана в первый день конференции. Парамонов и председательствующий профессор А. Т. Тулаганов сидели в президиуме. Я увидел, что Парамонов читает программу. Вдруг он как-то изменился в лице и что-то сказал Тулаганову. В это время настал момент объявлять наш доклад. Тулаганов провозгласил:
— Некоторые физиологические закономерности галлообразования. Автор — С. Г. Мюге. Руководитель аспиранта — профессор А. А. Парамонов (Москва).
Потом А. А. мне разъяснил, что далеко не все руководители считают для себя лестным публиковаться со своими аспирантами.
— Что касается руководства темой, то давать Вам советы — это моя обязанность. Я за это деньги получаю. Но я вовсе не желаю, чтобы могло создаться впечатление, будто я гонюсь за количеством печатных работ и использую для этого аспирантов.
Из этого разговора я извлек для себя урок. В дальнейшем я не только не предлагал Парамонову стать моим соавтором, но и своим ученикам (которые появились у меня впоследствии) не разрешал ставить мою фамилию перед заглавием их работ. (Если, конечно, это не было настоящим соавторством).
В тот же день на этой конференции выступил профессор Харьковского университета А. А. Устинов с докладом «Взаимоотношения паразитических нематод и растений-хозяев». Это была близкая тема. Каждый из нас считал себя единственным человеком, занимающимся этим вопросом. Мы с ним долго в этот день после конференции ходили по улицам и обсуждали создавшееся положение. Нужно было разграничить сферы интересов, чтобы не делать одно и то же. Вся биохимическая часть, о которой докладывал А. А. Устинов, была проделана его лаборантом В. Г. Зиновьевым. Это был скрупулезный исследователь, правда, без полета фантазии, но ужасно дотошный. Для химика это очень важное качество, а так как я им не обладаю, то и конкурировать не было смысла. Нужно было искать какие-то иные пути, искать новую «жилу». Я обратился за советом к Парамонову.
— А Вы, милый друг, попробуйте проследить их эволюцию. Как развивалась способность нематод паразитировать на растениях, начиная с их свободно живущих в почве предков.
— Эволюция нематод? Но мне помнится, что Вы еще в академии говорили, что эволюция животных изучается по сопоставлению их скелетов, найденных в различные геологические эпохи. А какие же у нематод могут быть скелеты? Да еще сохранившиеся с доисторических времен?
— Это все верно. Но вот академик И. И. Шмальгаузен написал очень интересную книгу «Пути и закономерности эволюционного процесса». Книга, пожалуй, скорее философская и написана столь трудным языком, что большинство не в состоянии осилить и первых десяти страниц. Чтобы ее понять, нужен особый склад ума. Зато поняв закономерности эволюции и умея философски смотреть на вещи, можно с большой степенью достоверности представить себе, как развивались существующие сейчас виды, которые из признаков более древние, а какие возникли потом. Попробуйте себя на этой книге.
Пересилив себя, я осилил не десять, а одиннадцать страниц, после чего в изнеможении ее отбросил. Потом, как забуксовавший грузовик, стал раскачиваться взад-вперед. Несколько раз начинал читать сначала, и каждый раз по инерции проскакивал еще несколько страниц. И вдруг вчитался! Не только стал понимать, но и получать наслаждение от прочитанного. Полезли в голову и свои мысли. Так я
