За годы плясок в честь Девы Марии каблуки стерлись и согнулись под углом сорок пять градусов. В последний раз мои щиколотки были вывернуты под таким углом, когда я впервые встала на коньки. Закусив губу, я заковыляла к Ангелине.
– А большего размера не найдется?
Она покачала головой, верно подметив, что танец – это на самом деле расплата за грехи. И вручила мне маску. Она была темно-фиолетовой, со спиральными рогами и крошечными прорезями для глаз. Я примерила ее. Маска уперлась мне в переносицу, отрезав кислород, который и без того еле поступал в легкие. Смотреть пришлось, как сквозь щель в игральном автомате.
– Расплата. – промямлила я и заковыляла к двери.
Увы, даже Дева Мария, умевшая творить чудеса, не могла заставить танец начаться вовремя. Я переминалась с одной ноги на другую, вспоминая фильмы о боевых искусствах, где учеников заставляли тренироваться часами – например, стоять на заборе и притворяться аистом.
Наконец просвистел свисток. Я прихрамывая подошла к начальной отметке, и мы двинулись вперед.
Вдоль дороги на помостах высотой в два этажа выстроились зрители. Наша труппа шла между двумя оркестрами, каждый из которых играл две совершенно разные мелодии. Периодически нас буквально вжимало в музыкантов, что шли впереди, и тогда мы должны были или танцевать на месте или по свистку змейкой пятиться в конец шеренги.
– Раз-два-три, раз-два-три, – вслух считала я под маской, когда мы оказывались на территории одного из оркестров.
Прошел час, а я все еще видела конфетную лавку, которая сейчас поравнялась с концом первой шеренги. Осталось еще три мили. Я поймала себя на мысли, что разглядываю небольшой просвет в толпе зрителей. Интересно, заметит ли моя труппа, в которой было около тысячи человек, что один дьяволенок с густыми ресницами и красными волосами испарится? Я начала понимать главный недостаток участия в параде: вокруг меня были двадцать пять тысяч танцоров в экзотических костюмах, а я видела лишь спину тубиста перед собой и изредка – пухлощекого ангела с недовольным выражением лица.
Пузыри на ногах лопнули и приклеили к коже колготки задолго до того, как мы дошли до холма, на вершине которого стояла церковь. Уклон компенсировался высокими каблуками: я словно снова шла по ровной земле. «Делайте махи!» – кричала Ангелина и оглушительно свистела. Мы протанцевали по склону холма. Спустились вниз. Потом опять поднялись наверх. И снова спустились. Мы гарцевали вокруг холма, как чистокровные лошадки с развевающимися красными гривами. После нескольких кругов я услышала свисток и увидела прямо перед собой белоснежный крест. Никогда в жизни я еще не была так рада оказаться в церкви. Я встала в длинную шеренгу промокших от пота чертей, которые ждали приветствия священника, и проковыляла внутрь.
Месса была в самом разгаре. В одном ряду виднелись медвежьи головы, а один из моих соседей держал на руках младенца, который проспал весь танец. Группка молодых девушек в нарядных платьях точно явилась прямо со свадьбы, только вот платья их были расшиты сверкающими скорпионами. Я оглянулась и заметила, что у многих на костюмах были эти ползучие твари. Я вспомнила о легенде, которая легла в основу фестиваля Оруро.
В ней говорилось, что Дева Мария спустилась небес, чтобы обратить в католичество местных индейцев. Все шло хорошо, пока новообращенные не прекратили жертвоприношения старым богам. Отвергнутые боги обиделись и наслали на несчастных индейцев полчища гигантских ящериц, муравьев и скорпионов. Дева Мария явилась спасти их. Последовало эпическое сражение, в ходе которого она срубила головы злым тварям, обратив их в камень. Почти все костюмы несли в себе какой-то элемент этой легенды, будь то паук, дракон или змея.
По окончании мессы все прошли вперед, к изображению Девы Марии. Они медленно передвигались мимо – группками по трое-четверо. Женщины, что стояли рядом со мной, тихонько всхлипывали. Даже мужчины роняли молчаливые слезы. Они вставали и уходили, все еще плача и сжимая крестики на шее. Только тогда я поняла, в чем дело. Они танцевали не для зрителей и не для того, чтобы похвастаться перед друзьями. Этот танец исполнялся для Девы Марии и был свидетельством их веры. Вся процессия представляла собой акт покаяния, призванный умилостивить ее, пока она взирала на танцоров с небес.
Я оглянулась на следующую труппу, которая только подошла к дверям. Их костюмы представляли собой круглые широкие белые цилиндры в перьях; они окутывали танцоров с головы до пят.
Дева Мария бы ими гордилась.
Танцы продолжались весь день и ночь. Когда последние танцоры устало вошли в церковь, все зрители внезапно направились к центральной площади. На помостах стояли мокрые насквозь музыканты с надутыми щеками. Каждый оркестр стремился переиграть остальных.
– Битва музыкантов! – провозгласил какой-то юноша и протянул мне пиво. Площадь была заполнена празднующими людьми; они танцевали, пили и, казалось, не слышали какофонии, царившей вокруг. Толстопузые матроны торговали вареными козлиными головами, а единственным напитком было пиво.
Я опустошила стакан, съела вареный глаз и улизнула, чтобы подготовиться ко второй части карнавала Оруро – боям на водяных пистолетах, которые должны были продолжиться всю неделю. Я купила целлофановый дождевик, дюжину шариков с водой и два тюбика пены для бритья. Я была уверена, что смогу отразить любое нападение. И вышла на площадь.
В меня тут же запустили двадцать наполненных водой шариков. В ответ я швырнула один. В меня полетели еще двадцать. Я попробовала выпустить струю пены – результат был тот же. Тогда я решила, что сегодня нарываться не стоит.
Потратив три тюбика пены, я, наконец, выяснила правила игры: пленных не брать; не обижаться; целиться в иностранцев. Поскольку вокруг меня было примерно пять тысяч боливийцев и все они следовали правилам № 1 и № 3, мне, похоже, оставалось лишь соблюдать правило № 2.
Однако я была не единственной мишенью в толпе. В двух шагах перед собой я увидела человека, который был похож на ходячую рекламу взбитых сливок. Я догнала его и представилась.
– У нас в Британии такого не увидишь, – ответил сгусток пены для бритья, улыбнулся и взял меня под руку. – Прогуляемся?
– Голову выше, расправь плечи! – наставлял он меня, и каждый раз, когда мне хотелось дать отпор нападающим, тихонько напоминал: – Помни о достоинстве, моя дорогая.
ГЛАВА 24
Моя пара колес
К югу от Оруро раскинулась унылая, лишенная всякой живности местность – суровые горные пики, долины, завывающие ветра и мерцающие воды соляных озер. Это Альтиплано. Здесь палящее полуденное солнце сжигает кожу до пузырей, а ночной воздух ледяными сосульками пронизывает легкие. Серая земля. Серое небо. Они незаметно сливаются на горизонте, который все удаляется, как бесконечный, сводящий с ума мираж. В этом забытом богом краю немного жителей. В основном индейцы аймара, живущие в домах своих предков. В их жилах до сих пор течет та легендарная, упрямая кровь, что так и не позволила инкам до конца покорить аймара. Они были единственным племенем, которое выжило после того, как отказалось говорить на языке инков.
Но их свободолюбие обрекло их на опасную жизнь на грани человеческого выживания. Они работают в шахтах, на полях и пастбищах и влачат унылое существование, сражаясь с воющими ветрами, разреженным воздухом и ледяным холодом.
Альтиплано на самом деле не что иное, как котлован глубиной в пятнадцать тысяч футов, заполненный осадочными породами. Здешняя почва могла бы быть плодородной, однако постоянные ветра и просоленная земля препятствуют любым усилиям наладить сельское хозяйство или животноводство. И вот упорные индейцы, которым свойственна изобретательность, занялись сбором соли.
Крошечный городок Уйюни в южноболивийском захолустье граничит с великими соляными озерами. Здесь тонны белых кристалликов добывают из земли, нагружают ими караваны лам и везут по Соляному пути за триста миль, на рынок.
