Звоню ему на сотовый. Голосовая почта. Я в тупике — идти в ресторан пешком? Он совсем не по пути на станцию Токио. А Роберто, конечно, очень хороший парень, но полагаться на него я бы не стала… Не хочу сказать ничего плохого, но у него даже туалетной бумаги в туалете нет. Может, он вообще дома, а ресторан закрыт. Ломиться в двери посреди ночи бесполезно. Так что пойду-ка я лучше на станцию Токио. Устану — поймаю такси.
То, что таксисты не любят иностранцев, — общеизвестный факт. Тусовщики из Токио весьма нелестно отзывались на их счет. До сегодняшнего дня я не могла полностью оценить их негодование. Что вообще можно делать в городе после часу ночи? Как вообще можно сидеть 6 часов подряд в дорогом, шумном, прокуренном баре? Если честно, тайком я даже была на стороне таксистов. Гайдзины редко говорят по-японски, не могут нормально объяснить, куда им ехать, и известны своей несдержанностью. Будь я японским таксистом, наверное, тоже не захотела бы иметь с ними дело.
Но разве могла я знать, что сама окажусь на улицах Токио в 2 часа ночи и буду пытаться остановить одну из недружелюбных желтых машин? Пустые такси с зелеными огоньками начинают появляться примерно через полмили. Я машу рукой. Таксисты проносятся мимо с каменными лицами, точно непоколебимые воины-самураи. Иду к светофору и пытаю счастья здесь. На перекрестке останавливается машина. Стучу в окно: ни ответа ни привета. Водитель мертвой хваткой вцепился в руль. Как только загорается зеленый, он нажимает на газ, чуть не сбив меня с ног.
Зеленый, желтый и снова красный. Мне удается привлечь внимание другого, таксиста. Тот очень медленно тянется к разблокировке задней двери, дверь открывается… ура! Пока я копаюсь у задней двери, собираясь влезть в такси, загорается зеленый свет. Таксист захлопывает дверь и уезжает.
В третий раз на светофоре останавливаются целых 3 свободных такси. Водители видят, что я сигналю, их зеленые лампочки с надписью «свободно» подмигивают мне, как рождественские огни.
Загорается зеленый, и они продолжают подмигивать уже из-за поворота. Счастливого Рождества!
Наконец мне надоедает, я прохожу пешком примерно полмили и вижу отель. В холле интересуюсь, не мог бы администратор вызвать для меня такси. Я даже согласна заплатить ему за услугу.
«Никак нет, — отвечает служащий (тоже с непроницаемым, как у самурая, лицом). — Такси-сервис только для гостей отеля».
«Если бы гость стоял у вас в холле, ему вряд ли понадобилось бы вызывать такси», — замечаю я. Но мои слова никого не интересуют. Приходится идти обратно, на холодную улицу.
3:30 утра. Сказать, что я устала, значит, ничего не сказать. Ноги болят под весом тяжелого рюкзака. Пожелав смерти всем таксистам, решаю идти пешком.
Иду через город по спящим железнодорожным путям, огибая станции. Улицы Токио абсолютно пустынны, если не считать бездомных, которые, как бесплотные тени, вылезают из подворотен на охоту за алюминиевыми банками. Рестораны давно закрыты, но я высматриваю торговый автомат. Они есть почти на каждом углу и чем только не торгуют: сигаретами, фотокамерами, телефонными картами, дисками с поп- музыкой. Иногда попадается холодная газировка, горячий кофе, пиво, крепкие спиртные напитки, а в некоторых кварталах — порножурналы и ношеное женское белье.
Наконец вижу мигающий знак реклама горячего супа с кукурузой. Открываю крышку и вдруг слышу за спиной какой-то звук. Там, на куске картона, крепко спит бездомная женщина, скрестив по-турецки ноги. Она согнулась пополам, голова почти касается асфальта. Сажусь рядом и пью суп. Мне почему-то нравится смотреть, как она храпит и в такт покачивает головой. Но сидеть на холодном асфальте не слишком-то приятно, и вскоре я начинаю дрожать. Распрямив затекшие ноги, я проникаюсь уважением к бездомным, придумавшим систему теплоизоляции с помощью картона, и еще большим презрением к таксистам. Бездомной оставляю 120 иен — как раз хватит, чтобы купить банку супа.
Через час натыкаюсь на отель-капсулу. Женщин они обычно не пускают, но попытка не пытка. Захожу и интересуюсь на всякий случай. К моему удивлению, клерк кивает, берет мои 40 долларов и протягивает ключ. Мы поднимаемся на третий этаж. В отеле-капсуле есть все, что нужно загулявшему офисному служащему после ночи обильных возлияний или игры в патинко. В киоске в лобби можно купить лапшу быстрого приготовления, пиво, саке и сигареты. Есть чистые белые рубашки и галстуки в ассортименте. На большом экране передают бейсбол, в подвале — целый этаже книгами комиксов. Когда клиент наконец решает, что пора спать, скрипучий лифт отвозит его в постель-ячейку.
Этажи представляют собой бесконечные коридоры с рядами ячеек. Это похоже на гигантский пчелиный улей, а местами и на морг. Каждая ячейка в 1 м высотой, в 1 м шириной и в 2 м длиной. Отгородиться от мира можно тоненькой опускающейся ширмой. Замков нет, но нужны ли они? Все равно в ячейку поместится только один.
Внутри капсулы — лампа и радиоприемник Есть телевизор, подвешенный в углу, но для просмотра нужно купить специальную карточку по 8 долларов в час. Мне телевизор не нужен. Я выключаю свет и засыпаю, как только голова касается подушки.
Первый поезд со станции Токио отходит ровно в 6 утра. На платформе уже толкутся 2 десятка людей, все в помятой вечерней одежде. Рядом со мной стоит женщина в длинном облегающем платье и туфлях на шпильках с блестками. Все смотрят в одну точку, у всех круги под глазами и серые лица.
Через 4 часа вываливаюсь из вагона в Осаке. Рядом со станцией — стоянка такси. Бизнес идет плохо. Один из водителей смотрит на меня, и я ему киваю. Он открывает заднюю дверь, а я с гордым видом прохожу мимо. Так ему и надо!
Глава 20
Он просит меня прикурить, когда я пробегаю мимо в парке Осаки, в тени знаменитого замка. Огонька у меня не находится, но, поймав мой взгляд, он зовет меня присесть. Вид у него безобидный, да и пробежка моя почти окончена, поэтому я соглашаюсь.
На вид ему лет 45. Похож на бизнесмена, причем весьма успешного. Идеально пошитый костюм, явно дорогой, с легким блеском. Должно быть, он замечает, что я одобрительно его разглядываю, и заговаривает со мной, как со старым другом.
«Это случилось почти четыре года назад, — говорит он. — В офис пришли люди и сделали объявление. От стыда мы не могли даже поднять головы и посмотреть друг другу в глаза. — Он замолкает. — Они сказали, что это не наша вина… экономический кризис… плохой экспортный год… и все равно…»
Кто-то дает ему прикурить. Я не смотрю ему в лицо и делаю вид, что любуюсь замком. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: передо мной человек, который хочет выговориться.
«Я потерял все сбережения и дом. Жену с детьми отослал к родителям. Мы все считали, что это временно. Несколько раз я ездил их навестить, но мне было слишком больно и слишком стыдно. Теперь мы не видимся: так легче для всех. То же самое получилось с друзьями. Хуже всего, что внешне я по-прежнему выглядел, как они, — это словно напоминало им о том, что с ними такое тоже может случиться. Как-то раз я вышел из дома с портфелем, в лучшей одежде, как на работу. И больше уже не возвращался».
Он теребит подкладку костюма. Ткань уже порядком обтрепалась.
«Я научился штопать, — бормочет он. Точно читая мои мысли, и распахивает пиджак: прореха в подкладке залатана крошечными и донельзя аккуратными стежками. — На ночь костюм приходится снимать, чтобы не помялся во сне».
Он хрипло смеется, но в голосе нет ни капли веселья.
«Как-то ночью я чуть не замерз до смерти. То была моя первая зима — январь выдался очень холодный. Я откладываю деньги, чтобы носить костюм в химчистку раз в 3 месяца. Пока его чистят, мне целую ночь и день приходится прятаться. А чтобы он не потерял вид, подвешиваю его над решеткой в метро — оттуда пар идет».
Он обратился ко мне по-английски, но постепенно перешел на японский. Некоторые слова я понимаю, некоторые нет, но по выражению его лица ясно, что он имеет в виду.
«Бывает, я покупаю дешевый билет и езжу на метро туда-сюда. Меня никто не трогает, ведь я похож
