еще есть.
— Хорошо, — пообещал Родольф. — До свиданья. До воскресенья.
И он задернул полог над койкой. Но когда Мими услыхала звук его удаляющихся шагов, ее охватил какой-то безумный ужас. Она порывисто распахнула полог и, приподнявшись на постели, закричала сквозь рыдания:
— Родольф, возьми меня отсюда! Я не хочу здесь оставаться!
На крик прибежала монахиня и стала ее успокаивать.
— Я здесь умру! — рыдала Мими.
В воскресенье, собираясь навестить подругу, Родольф вспомнил, что обещал ей фиалки. Суеверный, как все поэты и влюбленные, он, несмотря на отвратительную погоду, отправился пешком за цветами в леса Онэ и Фонтенэ, где столько раз гулял с нею. Природа, живая и радостная в солнечные июньские и августовские дни, теперь была холодной и хмурой. Целых два часа он пробродил среди заснеженного кустарника, тросточкой приподнимал ветки, раздвигал вереск и в конце концов нашел несколько цветочков — как раз на той лужайке, около пруда Плесси, где они с Мими любили отдыхать во время загородных прогулок.
На обратном пути, когда Родольф проходил по селу Шатийон, он увидел на церковной площади процессию, направлявшуюся к храму. Это несли крестить младенца. Родольф узнал своего приятеля, который был крестным отцом и шел в паре с оперной певицей.
— Как это вы сюда попали? — удивился приятель. Поэт рассказал ему события последних дней. Молодой человек знал Мими, и рассказ Родольфа очень огорчил его, он порылся в кармане, вынул оттуда кулечек конфет, какие дарят «на зубок» новорожденному, и протянул его Родольфу.
— Бедняжка Мими! — сказал он. — Передайте ей это от меня и скажите, что я непременно ее навещу.
— Приходите поскорее, если хотите застать ее, — проронил Родольф, расставаясь с товарищем.
Когда Родольф появился в больнице, Мими устремилась к нему только взглядом, — двигаться она не могла.
— Ах, вот и мои фиалки! — воскликнула она и радостно улыбнулась.
Родольф рассказал ей, как он ездил в деревню, в места, где они в пору своей любви проводили такие счастливые минуты.
— Милые цветочки! — говорила бедная девушка, целуя фиалки. Конфеты тоже очень порадовали ее. — Значит, меня еще не совсем забыли. Какие вы добрые, друзья мои! Ведь я всех твоих приятелей очень люблю, — добавила она.
Свидание прошло довольно весело. К Родольфу присоединились Шонар и Коллин. Они сидели так долго, что санитарам пришлось напомнить им о том, что положенное время истекло.
— До свиданья, — сказала Мими. — До четверга. Приходите непременно. И пораньше.
На другой день, вечером, Родольф нашел у себя письмо студента-практиканта, которому он поручил заботиться о Мими. Письмо состояло всего из нескольких слов:
«Друг мой, должен сообщить вам крайне печальную новость: № 8 скончалась. Утром, когда я вошел в палату, я нашел ее койку пустой».
Родольф опустился на стул. Он не плакал. Когда Марсель вернулся домой, он застал своего друга в этой позе, — казалось, он совсем отупел. Поэт молча указал товарищу на письмо.
— Бедняжка! — вздохнул Марсель.
— Странно, я ничего не чувствую, — проговорил Родольф. — Неужели моя любовь умерла, как только я узнал, что Мими скоро умрет?
— Как знать! — прошептал художник.
Смерть Мими повергла всех друзей в глубокую печаль.
Неделю спустя Родольф встретил на улице практиканта, который сообщил ему о смерти Мими.
— Дорогой Родольф, — воскликнул тот, бросаясь к поэту, — простите, что я так огорчил вас! Всему виной моя опрометчивость!
— Что такое? — удивился Родольф.
— Как? Вы не знаете? Вы ее больше не видели?
— Кого не видел? — вскричал Родольф.
— Ее. Мими.
— Что? — простонал Родольф, побледнев.
— Я ошибся. Я написал вам то ужасное письмо по недоразумению. Вот как это случилось. Я два дня не был в больнице. Когда я пришел туда, то во время обхода увидел, что койка вашей жены пуста. Я спросил сестру, где больная, и та мне ответила, что ночью она скончалась. А произошло следующее. В мое отсутствие Мими перевели в другую палату. На освободившуюся койку номер восемь положили новую больную, которая в ту же ночь умерла. Этим и объясняется моя ошибка. Через день, после того как я послал вам записку, я увидел Ми-ми в другой палате. Вы не приходили, и она ужасно волновалась. Она передала мне письмо для вас. Я немедленно же отнес его к вам.
— Боже мой! — вскричал Родольф. — Ведь с тех пор, как я узнал о смерти Мими, я не возвращался домой. Я ночевал в разных местах, у друзей. Мими жива! Боже мой, боже! Что она думает теперь, раз я не прихожу! Несчастная! Несчастная! В каком она состоянии! Когда вы ее видели?
— Позавчера утром. Ей было ни лучше, ни хуже. Она очень беспокоилась, думала, что вы больны.
— Идемте сейчас же в больницу, я должен непременно повидаться с ней.
— Подождите здесь, — сказал практикант, когда они подошли к подъезду больницы. — Я попрошу разрешения у директора.
Родольф прождал около четверти часа. Когда практикант вернулся, он взял Родольфа за руку и сказал:
— Друг мой, считайте, что известие, которое вы получили неделю тому назад, было верным.
— Что вы! — воскликнул Родольф и прислонился к колонне. — Мими…
— Сегодня утром, в четыре часа.
— Отведите меня в морг, — сказал Родольф, — я хочу увидеть ее.
— Ее там уже нет, — ответил практикант.
И, кивнув на большой фургон, стоявший во дворе возле здания с надписью «Морг», он добавил:
— Она там.
То был фургон, в котором отвозят покойников, тела которых никто не потребовал, — для погребения в общей могиле.
— Прощайте, — сказал Родольф практиканту.
— Проводить вас? — предложил тот.
— Нет, — ответил Родольф. — Мне хочется побыть одному.
XXIII
ЮНОСТЬ МИМОЛЁТНА
Через год после смерти Мими Родольф и Марсель, по-прежнему жившие вместе, шумно праздновали свое вступление в свет. Марсель в конце концов проник в Салон, где выставил две картины, причем одну из них приобрел богатый англичанин, бывший любовник Мюзетты. Благодаря этой продаже, а также деньгам, полученным за картину, заказанную правительством, Марсель частично расплатился с давнишними долгами. Он прилично обставил свою квартиру, обзавелся настоящей мастерской. Почти в то же время и Шонар с Родольфом предстали перед публикой, одобрение которой приносит славу и благополучие, — один — с тетрадью романсов, которые исполнялись повсюду и положили начало его известности, другой — с книгой, приковавшей к себе внимание критики на целый месяц. Что касается Барбемюша, то он давно отрекся от богемы. Гюстав Коллин получил наследство, выгодно женился и теперь задавал вечера, услаждая гостей музыкой и роскошными ужинами.
Как— то вечером, когда Родольф сидел в своем кресле, вытянув ноги на своем ковре, к нему вошел Марсель, у художника был взволнованный вид.
— Ты и представить себе не можешь, что сейчас произошло! — он.
— Никак не могу, — ответил поэт. — Знаю только, что я заходил к тебе, знаю, что ты был дома и меня не впустили.
