увидеть и услышать.
— Тем лучше! — заметил герцог. — А старый Вильфор?
— По моему мнению, этот господин, насколько я успел понаблюдать за ним, никогда не был душевнобольным. Он страдал, скорее всего, сильным нервным расстройством. Когда я увидел его впервые, то сразу понял, что с ним произошло. Из-за сильного душевного потрясения он впал в прострацию. Вывела его из этого состояния столь же сильная встряска, которой, по-видимому, способствовала и физическая боль. Думаю, теперь и ему можно рассказать все.
— В таком случае, я могу быть откровенен и с одним, и с другим? Могу ничего не скрывать от них?
— Несомненно! Обращайтесь с ними как со здоровыми людьми, у которых, правда, слабые нервы, поэтому всякую ошеломляющую новость им нужно сообщать с осторожностью.
— Прекрасно! Вас я пригласил, чтобы иметь кого-то поблизости на тот случай, если вдруг потребуется врачебная помощь. Не могли бы вы, доктор, подождать в этой комнате, пока все не закончится?
— С удовольствием! Я захватил с собой книгу. Так что не беспокойтесь обо мне. Только дайте знать, когда надобность в моем присутствии отпадет, чтобы я мог уйти.
Герцог отправился на другую половину своего огромного дома и спросил у слуги, где капитан Моррель. После прогулки по саду Моррель, как выяснилось, опять вернулся в свою комнату.
Герцог постучал и вошел к Моррелю.
Он застал капитана за чтением газет. Как все, кому пришлось долгое время провести в закрытом помещении, Моррель был довольно бледен, однако никто не смог бы обнаружить на его лице следы душевной или какой-либо иной болезни.
— А-а, это вы, доктор! — сказал он, не поднимая глаз от газеты, затем отложил ее в сторону и поднялся навстречу вошедшему. — О-о, простите, я ошибся! — воскликнул он, увидев герцога. — Вас, сударь, я не знаю!
— Не узнаете, капитан Моррель? — спросил, улыбаясь, герцог. — А мне помнится, однажды мы уже виделись с вами. Разве вы меня забыли?
— Нет, как угодно, сударь, я не могу припомнить ваше лицо, — ответил Моррель. — Голос, правда, мне знаком, но воспоминания словно покрыты мраком…
— Иначе и быть не может, — улыбнулся герцог, — ведь мы виделись ночью!
— Ночью? — задумчиво переспросил Моррель.
— Той злополучной ночью, когда вы пытались бежать из тюрьмы! — пояснил герцог.
Моррель закрыл лицо руками, словно пытаясь избавиться от печальных воспоминаний. Герцог с тревогой наблюдал за ним. От этой минуты зависело очень многое.
— Да, — сказал наконец Моррель с глубоким вздохом, — теперь я вспомнил! Вы — тот самый человек, который приходил от графа Монте-Кристо обсудить план моего побега.
— Совершенно верно! — просиял герцог. — Вы, я вижу, отчетливо помните ту роковую ночь. А теперь я готов назвать вам свое имя! Я — герцог***.
Моррель почтительно поклонился собеседнику. Имя, которое тот назвал, было известно всему Парижу.
— Может быть, вы присядете, сударь? — предложил он герцогу.
— Охотно! — ответил тот. — Тем более что мне необходимо кое-что сказать вам. — И он расположился напротив капитана с таким расчетом, чтобы отчетливо видеть его лицо. — Первым делом я хочу сообщить, что вы сейчас находитесь в моем доме.
— Так это ваш дом, сударь? В таком случае мне остается поблагодарить вас за гостеприимство! — воскликнул Моррель. — Отчего я не знал этого раньше? Я бы успокоился и чувствовал себя счастливым! Я бы знал, что нахожусь под зашитой друга!
— Доктор сказал вам, что вы были тяжело больны, когда удалось освободить вас из заключения?
— Да, сударь. Он сообщил мне также, что теперь наконец выяснилось: я никакой не Рабласи, и от обвинений, предъявленных мне правительством, осталось только обвинение по политическим мотивам. По этой причине и во избежание новых конфликтов с правительством мне разрешено находиться в этом доме. Но должен сознаться, сударь, мне кажется, время для меня просто остановилось.
— Правительство разыскивало вас в связи с Булонским делом. Так что воссоединиться со своей женой во Франции вам бы не удалось. Ваша поездка в Германию, к жене, расстроилась из-за вашего нездоровья. Поэтому я счел за благо оказать вам свое гостеприимство до тех пор, пока не добьюсь вашего помилования…
— Помилования? — воскликнул Моррель. — Но позвольте, сударь, я не желаю этого! Я хочу только справедливости и буду бороться за нее.
— В таком случае, мой друг, вы рискуете навсегда или по крайней мере на долгие годы лишить себя семейного счастья! Вы собираетесь жить в разлуке с женой и сыном?
— О нет, при одной только мысли об этом меня бросает в дрожь! Бедная моя Валентина — я не виделся с ней больше года! Бедный мой Эдмон! Теперь он, должно быть, уже бегает! Но помилование… нет, не хочу!
— Прошу вас, капитан, предоставьте все хлопоты вашим друзьям!
— Но мои друзья не могут желать, чтобы я покрыл свое имя позором!
— Разумеется, это никому не приходит в голову! Но послушайте! Ведь сторону принца вы приняли по совету графа Монте-Кристо?
— Да, его совет укрепил меня в стремлении последовать моим политическим симпатиям.
— Вот и прекрасно! А теперь граф хочет, чтобы вы приняли эту свободу без каких бы то ни было дополнительных условий. А что до французского правительства, ему, как вы знаете, важно было лишь узнать от вас некое имя. Возможно, оно достигло своей цели каким-либо иным способом. Как бы то ни было, теперь правительство не имеет к вам никаких претензий.
— Ну что же, пусть так! Я не буду противиться желанию графа! Меня никогда не покидала надежда, что в один прекрасный день он войдет в мою комнату. Но…
— Вы увидите графа. И очень скоро, — ответил герцог, и на его лице промелькнуло выражение печали. — Однако к делу. Я пришел сказать вам, что врач нашел вас совершенно здоровым.
— Слава Богу! — вскричал Моррель, вскакивая с места. — Тогда мне нужно спешить к Валентине!
— Постойте! — остановил его герцог. — Прежде я хочу напомнить вам еще кой о ком, кто состоит с вами в родстве. О человеке, который на пороге старости оказался один в целом свете…
— Кого вы имеете в виду? — обеспокоенно спросил капитан.
— Старого де Вильфора, отца вашей жены.
— Как? Разве он жив? Ведь ходили слухи, что он сошел с ума и исчез. Так он жив? Боже мой, где же он?
— Гораздо ближе, чем вы можете себе представить! — И герцог рассказал Моррелю уже известную читателям историю старика Вильфора, добавив: — Только случай вернул ему рассудок. Сейчас он, как и вы, находится в моем доме. Бедняга не знает, что у него есть дочь, сын, внук. Прежде чем встретиться с Валентиной, пойдемте к этому несчастному!
И капитан вместе с герцогом вышли из комнаты. Они прошли длинным коридором и поднялись по лестнице. У одной из дверей герцог остановился и постучал.
— Войдите! — донесся до них старческий голос, и они открыли дверь.
Старик сидел, устроившись у окна. Подобно Моррелю, он сперва решил, что явился врач.
— Доброе утро, доктор! — произнес он, вставая, и направился к двери.
— Подождите немного! — шепнул герцог капитану, и тот остался за дверью, не спуская, впрочем, глаз со своего столь неожиданно обретенного вновь тестя.
— Позвольте! — заметил тот, убедившись, что обознался. — Ведь вы не доктор!
— Вы правы, господин королевский прокурор! — согласился герцог. — Я — владелец этого дома, герцог***!
Вильфор был, казалось, поражен, он никак не ожидал услышать столь громкое имя. Затем отвесил хозяину дома почтительный поклон. Ничто в его облике не говорило о былой болезни. Он ничем не отличался от любого старика, согнувшегося под бременем прожитых лет и перенесенных невзгод.
— Удивительное дело, сударь, — сказал Вильфор. — Я полагал, что пользуюсь гостеприимством
