Вскоре толпа провожавших раскололась надвое: друзья лейтенанта потеснились и образовали проход, отдавая честь старшему по званию офицеру, который направлялся к ним от командирской палатки. Он был высокого роста, статный, крепко сложенный; усы и борода клином придавали ему по-настоящему бравый вид. Это был полковник Пелисье[4], тогдашний командир батальона расквартированной в Мостаганеме французской дивизии.
— Итак, вы готовы, мой юный друг? — спросил он юношу. — Черт возьми! Ваше счастье, что мы не встретили вас в часе езды отсюда, между скал. Мы определенно приняли бы вас за кабила и расстреляли. Тем лучше. Вы введете в заблуждение самого проницательного человека. Вы что же, лейтенант Эррера, и в самом деле настолько хорошо усвоили язык кабилов, что не вызовете у них подозрений?
— Я полагаю, господин полковник! — ответил Альбер. — Пока я имел честь сражаться под знаменами моего отечества против сынов пустыни, я изучил язык наших врагов и, надеюсь, знаю его в совершенстве.
— Вы ведь три месяца были однажды в плену, не так ли? Там у вас и правда была возможность познакомиться с нравами и языком этих безбожников. Значит, вы надеетесь на успех операции?
— Я должен надеяться, и я надеюсь, господин полковник.
— В таком случае никаких препятствий для вашего отъезда нет, — заметил Пелисье. — С Богом, лейтенант Эррера! Если вы благополучно вернетесь, родина не забудет ваших заслуг!
— Благодарю вас, господин полковник! Но у меня есть одна просьба. Могу я сказать вам несколько слов наедине?
— С удовольствием выполню вашу просьбу, лейтенант! — ответил полковник и направился назад в свою палатку. Молодой человек последовал за ним.
— Господин полковник, — сказал юноша, когда они остались одни, — мне нужен человек, которому я могу доверить последнюю просьбу. А кого мне следует просить об этом одолжении в первую очередь, как не моего командира? Я сознаю, что пускаюсь в предприятие, из которого могу вернуться живым лишь при самом благоприятном стечении обстоятельств. Я не испытываю страха, господин полковник, — я рад оказанному мне доверию, я горжусь этим знаком признания. Я хотел только просить вас, если не вернусь с задания, переслать это письмо моей матери, Мерседес Эррере, в Марсель. Адрес указан на конверте.
И еще одно. Я доверяю вам свою тайну, господин полковник. Дело в том, что Эррера не моя фамилия — это девичья фамилия моей матери. Я — сын человека, небезызвестного и для вас, — человека, память о котором я не в силах избавить от бремени лежащего на нем бесчестья. Но в свое время он занимал в обществе весьма достойное положение, и мой долг — вернуть фамилии покойного, ибо она по праву является и моей фамилией, былую славу. Если я благополучно вернусь, господин полковник, полагаюсь на то, что вы сохраните мою тайну, ибо я еще весьма далек от мысли вновь брать фамилию отца. Если же я погибну за родину, скажите тому, кто спросит о моем имени, что эту услугу отечеству оказал сын несчастного генерала де Морсе-ра.
— Как? — с удивлением воскликнул Пелисье. — Вы — Альбер де Морсер, сын генерала? Если не ошибаюсь, вы прибыли к нам вместо кого-то другого и начинали службу в самом низком звании?
— На все это есть свои причины, — печально, но с достоинством ответил Альбер. — Немало людей упрекало мою мать и меня за то, как мы поступили. Но мы не могли иначе, не хотели сохранить наследство, над которым тяготело предательство и еще одна, более ранняя вина, неизвестная большинству тех, кто нас осуждал. Моя мать распродала все, а деньги раздала беднякам. Сам же я решил, что если когда-нибудь и добьюсь чего-то в жизни, то буду обязан этим только самому себе. Даже фамилия моего отца не должна ни помогать, ни мешать моим собственным усилиям. Поэтому я и взял девичью фамилию матери. Судьба оказалась ко мне благосклоннее, чем я ожидал. Я лейтенант французской армии, мои товарищи любят меня, мои командиры не раз выказывали мне свое расположение.
— Хорошо! — сказал полковник Пелисье. — Пусть будет так. Если вы погибнете, чего я не допускаю, родина узнает, кто пролил за нее кровь. Если вы возвратитесь… тогда…
— …тогда, господин полковник, — быстро прервал командира Альбер, — тогда, повторяю еще раз, я не кто иной, как лейтенант Эррера. И для вас, и для всех остальных. Прощайте, господин полковник! Благодарю вас!
— Прощайте, лейтенант Эррера! — сказал Пелисье, протягивая ему руку. — Мне будет приятнее вновь увидеть нашего старого друга, нежели известить мир о гибели Альбера де Морсера!
Молодой человек с признательностью взглянул на полковника и вышел из палатки.
Лошадь нетерпеливо била копытом песок, товарищи еще теснее окружили Альбера. Снова зазвучали добрые напутствия, со всех сторон слышались пожелания успеха. Альбер Эррера был уже в седле. Белоснежный бурнус окутывал его подобно облаку.
— Прощайте, друзья! — закричал он. — Дайте дорогу! Прощайте! Смерть кабилам! Да здравствует франция!
— Да здравствует Франция! — загремело отовсюду. Лошадь поднялась на дыбы, потом рванулась вперед.
Альбер на прощание взмахнул рукой. Еще раз огласили окрестности приветственные клики. Бурнус всадника затрепетал на скаку, потом Альбера окутало облако песка, и через несколько минут он уже исчез за низким кустарником, который покрывал равнину и тянулся до самых предгорий Атласских гор, синеющих вдали.
Спустя час лошадь сменила галоп на размеренную рысь, и Альбер оказался один среди бескрайней равнины, один с ятаганом, пистолетами, верным конем и сердцем, полным мужества и веры, один под темно-синим небом, горячим солнцем, окруженный низкорослыми кустами, над которыми тут и там возвышались вершины скал — предвестники синеющего на юге горного массива.
Ему было поручено обнаружить убежища, в которых укрывались кабилы, уходя от преследования французов после неудачной атаки. На открытых пространствах французы всегда брали над ними верх. Но чего стоили эти победы, если разбитый неприятель успевал на своих лошадях оторваться от преследования и укрывался в горах, откуда мог в любой момент вновь нанести неожиданный удар? Сколько сражений проиграли кабилы, сколько героизма проявили французы, предводительствуемые такими командирами, как Вале, Бюжо, Кавеньяк, Шангарнье, Бедо и Ламорисьер! И тем не менее враг был снова готов к борьбе, почти так же силен. Отряды кабилов вновь и вновь блокировали пути передвижения французов, громили их обозы и уничтожали небольшие формирования французской армии. Французы ожесточились сверх всякой меры. В провинции Оран находился сейчас, как утверждали, сам неутомимый эмир Абд аль-Кадир, там же пребывал его союзник Бу Маза. Ходили слухи, что готовится совместное нападение на французов. Лень ото дня возрастала дерзость кабилов, все дальше их отряды углублялись во французские тылы, и тем не менее застигнуть значительное число кабильских воинов, сосредоточенных в одном месте, было невозможно. Предгорья Атласа с их ущельями, пещерами, недоступными вершинами всегда предоставляли уходящим от преследователей сынам пустыни надежное укрытие. Горы служили им сборными пунктами, естественными укреплениями и складами, и проникновение туда было бесполезным и безрассудным делом до тех пор, пока с полной определенностью не будет известно, где следует искать кабилов. Неподготовленный поход в эти горы мог обернуться для французских войск огромными бессмысленными потерями.
Именно поэтому Альбер Эррера и держал теперь путь в горы. Ему было поручено разузнать, куда скрываются отступающие отряды кабилов, ему предстояло, рискуя жизнью, действовать в одиночку среди тысяч хитрых, кровожадных врагов. Задание представлялось настолько опасным, что пойти на это мог лишь человек безрассудной храбрости. Но когда речь зашла о подобном разведчике, Альбер вызвался добровольно, и полковник Пелисье, отчаянный и неразборчивый в выборе средств, принял предложение молодого способного офицера.
Неожиданно путь Альберу преградила небольшая река.
Молодой человек решил немного передохнуть, напоить лошадь и подыскать подходящее место для переправы. Но это оказалось не так легко, как он предполагал. Берега были очень высоки и круты. Возможно, где-то и существовал удобный брод, но Альберу никак не удавалось его обнаружить. Проискав напрасно четверть часа, он надумал поехать вверх по течению в надежде встретить место, где берег пониже и более пологий.
В этот момент он заметил на противоположном берегу всадника. Судя по одежде, это не был кабил: с первого взгляда лейтенант определил, что перед ним алжирский еврей. Иудей тоже ехал вдоль берега,
