Ночь Альбер провел без сна, обуреваемый противоречивыми мыслями. Лишь к утру он немного успокоился. Решение было принято. Он направился к Юдифи и поразился, увидев, как уютно сделалось в ее покоях. Этим она, по ее словам, обязана достойной удивления заботливости Мулея.
— Юдифь, — сказал молодой человек, — тебе известно, что происходит. Этот народ провозгласил меня своим владыкой. Из всех сердец, какие здесь бьются, безраздельно принадлежит мне, пожалуй, только твое. Ты готова пойти на жертвы и остаться здесь со мной? Говори, теперь все зависит от твоего слова!
— Где бы ты ни был, Альбер, мое счастье только с тобой! Где ты, там моя родина! — с подкупающей искренностью ответила Юдифь, воплощение преданности и любви.
XIII. МОРРЕЛЬ ИЛИ РАБЛАСИ
— Напоминаю вам, обвиняемый, что вы должны говорить чистую правду! Обращаю также ваше внимание, что ложь лишь усугубит наказание! — Этими словами председатель суда начал допрос обвиняемого, обращаясь к Максимилиану Моррелю. — Ваше имя, обвиняемый?
— Максимилиан Моррель! — ответил капитан. Он был очень бледен и печален, выглядел весьма опустившимся. На голове все еще была повязка, напоминавшая о полученном ударе.
— Итак, вы продолжаете настаивать на своей лжи? Тем хуже для вас!
— Но позвольте, какое же имя мне следует назвать? — в отчаянии вскричал Макс. — У меня нет другого имени. Я все точно указал на предварительном следствии. Как на мне оказалась арестантская куртка с номером тридцать шесть, мне неизвестно. Должно быть, какой-то преступник оглушил меня ударом по голове и натянул эту куртку, чтобы отвести от себя подозрение. Надеюсь, суд удовлетворил мое желание и получил необходимые разъяснения от королевского прокурора, господина Фран-Карре.
— Разумеется, — ответил председатель суда. — Однако господин Фран-Карре по-прежнему очень болен и смог сказать только, что весьма смутно помнит о событиях той злополучной ночи. Впрочем, если вы и в самом деле капитан Моррель, вам не составит труда доказать правоту своих слов. Достаточно назвать имя человека, о котором вас столь часто спрашивал господин королевский прокурор. Угодно ли вам сделать это?
— Выходит, несмотря на нездоровье, господин Фран-Карре не забыл об этом деле! — с горечью заметил капитан. — А если я не назову этого имени?
— Это послужит лишним доказательством, что вы Этьен Рабласи, а не капитан Моррель.
— А будь я Этьеном Рабласи, что бы меня ожидало?
— За совершенные преступления вы были бы наказаны, скорее всего, смертью!
Макс опустил голову. По его бледному лицу, искаженному мучительной гримасой, было видно, какая трудная борьба происходила в его душе.
— Я не назову этого имени! — наконец сказал он твердо. — Пусть свершится правосудие, и да простит Бог судьям, если они не в состоянии отличить виновного от невиновного! Почему не удовлетворена моя просьба? Почему ко мне не допустили мою жену? Она бы сразу меня опознала!
— Именно потому, что мы не намерены предоставлять закоренелому преступнику возможность встречаться с каким бы то ни было посторонним лицом, — ответил председатель суда. — Существует и еще одна причина. Мы поручили узнать у госпожи Моррель, известно ли ей, где находится ее супруг. Поскольку она уклонилась от ответа, неделю назад мы произвели у нее на квартире обыск.
— Очень благородно! Производить обыск у беззащитной женщины! — с укором пробормотал Макс.
— Во время обыска была найдена записка следующего содержания, — продолжал председатель суда. — Я позволю себе зачитать ее вам, обвиняемый!
«Любимая! Не беспокойся обо мне! Мне удалось бежать. Будь готова последовать за мной. Я пришлю тебе весточку из Лондона или другого города.
Капитан вытаращил глаза на председателя суда: ему показалось, что он ослышался.
— Записка подписана моим именем? — наконец спросил он, собравшись с мыслями. — Я никогда не писал ничего подобного! Никогда! Разрешите мне взглянуть на подпись!
Судебный пристав протянул ему записку.
— Почерк похож на мой, но писал все же не я, — неуверенно сказал Макс. — Я расписываюсь иначе. Подпись подделана! Боже мой, кто мог пойти на этот обман — и с какой целью?
Он выпустил из рук записку и погрузился в мрачную задумчивость. Тем временем служащие суда огласили некоторые документы, а прокурор и официальный защитник обвиняемого перекинулись несколькими фразами.
— Обвиняемый! — произнес затем председатель. — Суд убедился в вашей виновности. Вы изобличены в том, что на протяжении трех лет под разными именами совершили в Провансе и Дофине ряд убийств, грабежей и краж, орудуя в одиночку или в компании с другими преступниками. Вы изобличены также в том, что при задержании оказали сопротивление представителям власти, убив двух жандармов. Вы подозреваетесь в убийстве тюремного надзирателя Валла-ра. Каждое из совершенных вами преступлений заслуживает смертного приговора. Покайтесь и облегчите хотя бы отчасти свою участь откровенным признанием!
При этих словах, произнесенных громким голосом, Моррель вновь поднял глаза. Он выслушал их как во сне и в замешательстве только покачал головой.
— Господа, — сказал он, — я еще раз клятвенно заявляю и призываю в свидетели Бога, что мое имя Моррель, а не Рабласи, что я непричастен к преступлениям, в которых меня обвиняют! Что касается дальнейшей моей судьбы, я целиком полагаюсь на милосердие Божие!
Перед тем как увести, на него надели наручники. Капитан отнесся к этому с величайшим спокойствием. Он находился в прострации и не мог даже ясно осознать свое положение.
Временами, когда он возвращался в мыслях к Валентине и сыну, его начинало трясти как в лихорадке. В такие минуты его охватывала безумная ярость. Он потрясал наручниками и в бессильном гневе устремлял глаза на забранное толстой решеткой окно камеры. Впрочем, Валентина даже не подозревала о его положении. Если тот самый преступник, что нанес ему роковой удар, написал ей от его имени, что ему удалось благополучно бежать, она, должно быть, верит, что ее муж в безопасности, и, вероятно, со дня на день ожидает от него вестей.
Не меньшую ярость вызывала у него мысль, что ему суждено умереть за грехи отъявленного преступника — убийцы и грабителя. Можно ли вообразить себе более ужасную участь для человека, величайшим сокровищем которого всегда была незапятнанная честь?
Моррель даже не подозревал о существовании некоего лица, которое пыталось спасти его — правда, исключительно по юридическим мотивам. Один из судей — почти всегда вопреки своим коллегам — был твердо убежден в невиновности обвиняемого и стремился собрать для этого доказательства. Делал он это очень умело. Сперва он доказал, что в ночь, когда произошел пожар, из тюрьмы бежали четверо: господин Фран-Карре, некий незнакомец, которого королевский прокурор, по его словам, не знал и застал врасплох за беседой с Моррелем, наконец, сам Моррель и преступник Рабласи. Необходимо было выяснить, кто же в действительности совершил побег — Моррель или Рабласи.
Этот настойчивый юрист твердил, что такой закоренелый преступник, как Рабласи, безусловно, не мог упустить редкостный шанс. Но, предвидя, что в арестантской одежде ему далеко не уйти, он, конечно же, подумал о том, как достать себе другое платье. Когда Моррель, последним схватившийся за спасительную веревку, достиг земли, Рабласи — так считал этот правовед, — ударив капитана по голове железным прутом (вероятно, от оконной решетки), оглушил его, стащил с потерявшего сознание сюртук, а взамен натянул на него свою тюремную куртку. Затем преступник, отыскав, вероятно, в кармане сюртука бумажник капитана, с легкостью подделал его почерк, написав записку госпоже Моррель. Тем самым он предотвратил встречу капитана с его супругой, заставив ее поверить, что муж бежал. Таким образом преступник пресек дальнейший поиск собственной персоны.
Предположение этого юриста полностью соответствовало истине, и весьма странно, что оно не произвело впечатления на судей. Впрочем, те были убеждены, что Рабласи по-прежнему у них в руках, и ни за что не хотели упускать возможность осудить столь опасного преступника. Поэтому они отклонили все доказательства невиновности обвиняемого как чисто теоретические предположения.
Однако настойчивый юрист, рассерженный упрямством своих коллег, на этом не остановился. Вначале
