Тринадцатое Поле

Судя по всему, трое направлялись к лестнице. И чтобы добраться туда, они должны были пройти мимо разрушенной башни и мимо голого, притаившегося там.

– Какого черта они делают? – просипел Макс. – С каких это пор дети Полей осмеливаются подниматься выше средних уступов? Что им там надо?

Он осторожно перевалился на бок и потянул из-за пояса метательный нож. Стараясь не звякнуть металлом о камень, положил его рядом с собой, вытащил еще два. Зажал их в ладони.

Крави, о котором я и думать забыл, вдруг захлопал крыльями и оглушительно завопил. Гортанный птичий крик разомкнул в скрюченном теле голого бородача какую-то пружину.

Он вскочил, вылетел из своего укрытия прямо навстречу идущим, размахнулся сразу обеими руками, в каждой из которых было зажато по камню.

Только два камня он и успел метнуть. Первый пролетел мимо, второй вскользь оцарапал одному из пришельцев лоб.

Те двое продолжали идти – только чуть ускорили движение. Я вдруг обратил внимание на их лица – нисколько не встревоженные, лишь напряженные, но явно не из-за внезапного нападения, а по какой-то другой причине.

Голый, согнувшись, шарил по земле руками, сгребая камни, когда они поравнялись с ним. Они ударили его мечами – каждый по разу. Голый упал на спину. И как только двое прошли мимо – снова поднялся. Из длинных порезов на груди сочилась кровь. Выточенные из реберных костей мечи были оружием колющим и уж никак не рубящим – для этого им недоставало тяжести. От голого просто отмахнулись, не желая убивать или, может быть, не видя в этом смысла.

Двое поднимались по лестнице, а голый, заорав, набросился с камнями в руках на хромого копьеносца. На этот раз у него даже размахнуться не получилось. Хромой, почти не глядя на противника, как бы не ударил, а сунул в него наконечником вперед копье.

Костяной наконечник, с хрустом пропоров кожу, глубоко вонзился голому между ребер с правой стороны груди. Голый упал, обломив древко. Копьеносец продолжил шагать к лестнице, на ходу удивленно оглядывая короткий обломок в своих руках.

Трое странных людей – один за другим – поднялись по лестнице и исчезли за первым уступом. Человек, нападавший на них, остался хрипеть и ворочаться под разрушенной башней.

– Это что было? – только и смог промолвить я.

Макс приподнялся, потер ладонью лоб.

– Они идут наверх, – проговорил он. – Дети Поля никогда не заходили на верхние уступы. Собственно говоря, они и на средних-то не показываются. У стен Пылающих Башен их ждет смерть – и они это прекрасно знают.

– Они бегут от чего-то? Может, орда внизу начала подниматься, и местные спасаются бегством?

– По ним не скажешь, чтобы они спасались... Они... У меня такое чувство, будто они и сами не знают, что делают.

Я кивнул. Да, мне тоже так показалось.

– Словно их кто-то на веревочке тащит к вершине Скалы.

– Как будто они слышат и видят что-то, чего не видим и не слышим мы, – добавил Макс. – Это излучение энергии кафа, Никита. Должно быть, излучение волнообразно. Сверху оно накатывает волнами, и каждая последующая волна сильнее и дальше предыдущей.

– Откуда такая теория?

– Во-первых, лишь действие источников энергии слабой мощности прямолинейно и непрерывно. А во- вторых, посуди сам – каф концентрируется довольно давно, и давно уже никто не ходит на Скалу. Эти люди, наверное, последние из оставшихся. С самого низа Скалы, куда только теперь докатились волны...

Макс сгреб с валуна свои ножи, сунул за пояс и неожиданно легко перемахнул гряду, приземлившись совсем рядом с уходящими вверх ступенями:

– Ну, чего ждем-то? Пошли.

Крави с одобрительным клекотом пролетел у него над головой и уселся высоко на лестнице. Макса передернуло. Через секунду, видимо, взяв себя в руки, он сказал, кивая на птицу:

– Куда нам нужно идти, надеюсь, понятно?

Я перелез через гряду, отряхнул колени. Огонь пульсировал в затылке, кровь бежала по жилам стремительно и упруго, но не из-за обедненного воздуха, а подчиняясь пробудившейся силе. И тем не менее разум мой был словно скован. Я чувствовал в себе силу, но – трудно было в этом признаться – я чувствовал в себе и страх. Как тогда, давно, во дворе заброшенного авиазавода. Как и тогда, я не знал, не мог понять, что здесь происходит. Боязнь непонятного парализовала разум. Теперь даже каф, сущность которого я если не до конца понял, то хотя бы привык к нему, казался мне пугающим и неясным. Проклятый страх, страх того, что не может постичь мой ум, страх, преследующий меня всю жизнь и отступивший после последней встречи с Морок, вновь проснулся и окреп. Мне надо идти наверх, но что меня там ждет?

– Ты чего? – спросил Макс.

Я не ответил.

Вдруг лицо оружейника перекосилось.

– Соберись! – крикнул он мне. – Ты не должен сомневаться! Слышишь? Тогда ничего не получится. Никита! Это всего-навсего Игра! Это не реальная жизнь, слышишь?! Ты должен сделать то, что должен. Ты – Избранный! У тебя все получиться, только нельзя сомневаться. Слышишь меня?

Я слышал, конечно. Я шагнул на первую ступеньку. Это для него, для оружейника, все это – лишь Игра. Я знаю, если утвердиться в этой мысли, тогда будет легко. А я не могу так. Я слишком хорошо помню отвратительного полупрозрачного слизняка на вилке. Помню, как пол университетского сортира превратился в воду.

– Игра? – спросил я у Макса. – А как же загг? И твоя «девятка»?

Он закусил губу. Но все-таки повторил, хотя и с трудом:

– Игра. Нельзя думать по-другому, понимаешь? Мы тем и сильны здесь...

Макс шел позади, а я, словно проснувшись, ощутил себя шагающим по лестнице – все дальше и выше, все дальше и выше.

Лестница тянулась наискось, разветвлялась, петляла между уступами, ныряла в глубь Скалы, но неизменно вела вверх. Несколько раз, на перекрестках, нам приходилось останавливаться и ждать, пропуская вперед людей, с неподвижными лицами бредущих туда же, куда и мы. Эти странные люди были так похожи на листвяных призраков, жуткую пародию на человека, что на меня то и дело накатывали вязкие волны дежа-вю. Некоторые не замечали нас, некоторые пытались напасть. Тогда я длинным ножом сбивал их в бездну. Это было легко. Движения людей были неуклюжи и медленны – защищались они или нападали. Впрочем, они не защищались. Иногда они, срываясь, падали сами. В конце бесконечно долгого подъема мы нагнали женщину, голую, со странно синеватой кожей, одеревенело ковылявшую негнущимися ногами со ступени на ступень. Руки ее, гладкие и прямые, как палки, висели вдоль туловища, распущенные волосы трепал ветер, а на лопатке темнела целая россыпь из семи больших бородавок. Я несколько минут шел за ней, не решаясь столкнуть ее, чтобы освободить дорогу. Вовсе не жалость мешала мне, а гадливость – мне чудилось, если я прикоснусь к ней, ее синяя плоть окажется холодной, как лед. Она сорвалась и упала вниз на повороте лестницы.

– Это – каф, – слышал я бормотание оружейника. – Он тащит их вверх. Он подчинил их. Тех, кто не успел вовремя уйти... Это – каф. Там, куда они все идут...

Последние полчаса мы прошли в одиночестве – не встретили никого.

Правитель Гра из народа ткхамаши никогда раньше не бывал на Скале. И теперь ему, достигшему верхних уступов, было страшно; но в этом он не смог бы признаться даже себе самому. Правитель Гра стиснул рукоять топора и, свесившись с камня, посмотрел вниз. Только туманные облака на поверхности бездны, а под ними – еще пустота и пустота, и лишь потом – рыжий песок Подножия. Создатели были безумцами или дураками, если им понадобилось вызвать из небытия этакую неудобную для жизни громадину. К чему творить что-то другое, кроме поющих барханов, рыжих и черных