начальника цеха? А начальник цеха? Мастера или директора? А директор: начальника цеха или министра? А министр: директора или…? Ну какие же могут быть вопросы? При абсолютной зависимости от вышестоящего ответ всегда однозначен. Но далеко не так однозначен ответ на другой вопрос: кто лучше знает дело — непосредственный исполнитель или начальник? Допустим, исполнитель знает свое дело не хуже, однако и в этом случае вся власть, все полномочия на стороне начальника. Кто знает дело, тот не имеет полномочий, кто приказывает, тот не знает дела. В газетах полно подобных примеров из экономической жизни, особенно, когда речь идет о территориальном руководстве райкомов, обкомов сельским хозяйством. Опутанное всякими руководящими указаниями и ограничениями, село стонет от некомпетентного вмешательства. Да и везде так.
Но и знающий бюрократ не отдаст распоряжения в интересах дела, если это не совпадает с его личной корыстью. Его служение обществу даже при самых благих намерениях сводится к принципу: чтоб волки сыты и овцы целы. И всего-то для этого надо: умерить аппетит и защитить овец. На это была направлена хозяйственная реформа 1965 г.: ограничить произвол центрального аппарата и расширить полномочия, права и автономию производителей. Реформа была произведена с таким успехом, что через 14 лет, в 1979 г., ее пришлось реанимировать. Но это было уже признаком несбыточности надежд. Волки разочарованы овцами, что не очень охотно полезли в пасть. Овцы разгадали маневр волков и не последовали примеру Щекинского комбината. Это была обманная волчья реформа. Бюрократия не думала поступаться ни толикой власти ради общественной пользы. Трюк понадобился лишь для того, чтобы, создав иллюзию заинтересованности и самостоятельности, обнажить резервы предприятий и заставить их работать с полной отдачей. Все так называемые реформы и эксперименты велись и ведутся по одной схеме: дать овечкам нагулять жирку, а потом и слопать. Неотвратимость этого «слопать» стала совершенно ясна именно благодаря псевдолиберальным попыткам и опытам. Директор Львовского телевизионного завода жаловался корреспонденту: двенадцать ведомств лезут в кассу предприятия как в свою собственную. Из накопленных денег руководство обещало в плане социального развития детсад, бассейн, жилье и прочие блага трудящимся. Влезла лохматая лапа родного министерства и плакали денежки. Это называется фонд экономического стимулирования, созданный реформой. И с такой практикой ни одна ступень бюрократической пирамиды не собирается расставаться. Бюрократический эгоцентризм сильнее и выше общественного, народнохозяйственного интереса. Верхушка пирамиды готова на все, что угодно, на любые реформы и эксперименты, но только не на ограничение своего произвола. В этом гвоздь. И потому все идет прахом.
Допустим на минуту, что предприятия получили какую-то автономию. Отпускают продукцию по прямым договорам с потребителями. Развивают производство и устанавливают заработную плату в зависимости от прибыли. Свободны в выборе поставщиков. В организации труда и производства. Производственная деятельность планируется на основе спроса на продукцию и технических возможностей. Успех зависит от деловых качеств самого коллектива и больше ни от чего, ни от кого. Зачем тогда многоступенчатая пирамида управления? Зачем райкомы, горкомы, обкомы? Кто из них сунется руководящим носом? А сунутся, по носу и получат — не мешай. Не будет директив останется государственное регулирование. Командный тон сменится на рекомендательный и лишь по принципиальным вопросам. Вся грандиозная надстройка пирамиды рухнет, а ее производственное основание, освободившись от бремени вышестоящих инстанций, станет подлинным фундаментом общественного благосостояния.
Но тот, кто сейчас поет «и все вокруг мое», останется ни с чем, с этим уж ничего не поделаешь. Можно ли допустить хоть на секунду, что такое в наших условиях возможно, что пирамида сама свалится с основания, что тот, кто был всем, добровольно станет никем, что кровососущий паразит сам перестанет быть паразитом? Можно ли допустить, что партия откажется от реальной власти в тот момент, когда конституционно узаконивается усиление роли партии? Нелепая, право, фантазия. Тысячи штатных ученых, идеологов доказывали и будут доказывать, что благо народа — это благо партии, что государство — это мы, которые, наверху пирамиды.
При всей очевидности путей повышения эффективности экономики столь же очевидно и то, что им поперек эгоцентризм партократии. Не обманут лицемерные «эксперименты». Заставить работать нельзя. А заинтересовать — значит поступиться не только деньгами, но и властью. Неограниченная власть ограниченных людей сделала экономику жертвой убогой политики. В попытках оздоровить не находят лучшего способа, как подстегнуть. Натягиваются бразды правления, сильнее лихорадит экономику, а вместе — и все общество. Узурпация централизованного управления и нормальная экономика не совместимы. Все разбивается об острый верх бюрократической пирамиды. А жизнь становится все лучше, красивей, все веселей…
Общество разлагается. Усиливается деградация и преступность. Бытие определяет сознание? Конечно. Как, впрочем, и сознание определяет бытие. Диаматовская схоластика не может стушевать того факта, что бюрократическое сознание, инстинкты, дух эгоцентрического руководства в значительной степени определяет экономическое бытие и через него умонастроение, поведение масс. Судьба экономики в руках ее настоящих хозяев. Шесть процентов населения с партбилетами, руководимые всемогущим ЦК и Политбюро, держатся за структуру власти, основанной на аморальной, антиобщественной экономической системе. Могут ли они разжать тиски и освободить производительные силы общества, дать возможность экономике войти в нормальное русло, стать более нравственной, более правовой, более эффективной? Разумеется, могут, кто им мешает. Почему же они этого не делают? Ведь не врагу это нужно — собственному народу. Потому что не хотят. То, что нужно для блага народа, им, этой горстке, не выгодно. Этот эгоизм, это преступное сознание властей и определяет общественное бытие. Безнравственность экономической, да и всей нашей жизни — на их совести, которой у них, видимо, нет. Эпидемический рост пьянства, преступности порожден преступным характером государственной власти. И спасение наше только в том: либо обстоятельства заставят, наконец, бюрократию осознать не только свой, но и общественный интерес, либо проснется инстинкт общественного самосохранения и сам народ вправит мозги партократии. В современном мире извечную конфронтацию «верхов» и «низов» научились преодолевать бескровно. Сумеем ли мы?
Пока наши пьяные слезы и сопли к банде, погоняющей нас: дайте хорошего государя, дайте Сталина. Пока мы потихоньку подворовываем, ведь на что-то мы пьем и даже покупаем машины. И на том спасибо. Вы воруете, мы воруем — вот квиты. Слава КПСС! А не дадут воровать — тут уж другой разговор. Нам честно? Тогда уж будьте любезны и сами — честно!
Карающая десница, ужесточая уголовное законодательство, наводняя тюрьмы и лагеря, замахивается и на себя. По какому праву сажает тот, кто сам должен сидеть? Почему тебе все, а мне ничего? Эти вопросы неизбежно притянут к ответу и гражданина начальника. Тогда ему тоже несдобровать. Поэтому он еще поломает голову, как быть: то ли пусть пьют и воруют — мне спокойней, то ли бороться с преступностью, но тогда начинать с себя? Сможет, захочет ли он сам жить честно? Без блата и закрытых магазинов, без спецобслуги быта, больниц, дач и курортов, без закрытых просмотров недоступных обществу фильмов, без махинаций, приписок, списываний и коррупции, без жульнических премий и растаскивания государственных средств, без пропагандистской лжи, цензуры и утаивания информации, без показухи и зажима критики, без нарушения гражданских прав и свобод, без преследования свободомыслящих?
Радикальные экономические перемены возможны у нас только на основе радикальных перемен в политике и идеологии. За идеологической фразеологией кроется недобрая воля властей. Станет ли она когда-нибудь доброй? Не много ли мы хотим?
Я вспоминаю лефортовскую свою статью в вольном изложении, которое дает представление, но не заменяет ее. Оригинал где-то в бумагах покойного адвоката, черновик похищен лагерной администрацией, жаль, если статья не всплывет. В отличие от этого переложения, первый вариант, помнится, имел четкую структуру, по существу представляя собой конспект книги. Арматура основных узлов очерчивала контуры здания, требовала развития, плоти, живой предметности. За каждым положением стоял большой материал, он просился на бумагу. Впервые с полной ясностью и несколько неожиданно для себя, по логике рассуждения, я пришел к выводу, что ключ к оздоровлению экономических отношений не в самой экономике, а в перемене политики, структуры и характера государственной власти. Что бы ни предпринималось в народном хозяйстве, как бы ни экспериментировали и ни пересаживались, подобно крыловским музыкантам, в нынешней политической системе вся эта музыка будет звучать похоронным маршем народному благосостоянию. Анализ нашей экономической жизни дает богатые доказательства. Их легко можно найти
