забыть о своей работе и развлекаться. Но в чем (кроме кровавых грез) мог он найти развлечение? Его не интересовали виды и воды. Он давно бросил пить. Он не ходил на концерты. Он не был игроком. Одно время его сильно тревожили половые позывы, но это было в прошлом. После того как жена, бисерщица в Радуговитре, ушла от него (с любовником-цыганом), он жил во грехе со своей тещей, пока ее не увезли, слепую и отечную, в приют для разваливающихся вдов. С тех пор он несколько раз пытался себя кастрировать, лежал с тяжелым заражением в больнице Стеклова и теперь, в сорок четыре года, был вполне излечен от похоти, которую Природа, эта великая мошенница, закладывает в нас, дабы хитростью завлечь нас в процесс размножения. Немудрено, что совет поразвлечься привел его в бешенство. Я думаю, я тут прерву это примечание. >>>
Троекратное «клеток переплетенных» прилажено здесь чрезвычайно искусно, а от переклички «систему» и «темы» получаешь удовлетворение. >>>
Еще один отличный пример особой, свойственной нашему поэту комбинационной магии. Здесь тонкий каламбур зиждется на двух вторичных значениях слова «shade» (кроме очевидного синонима «нюанс»). Доктор намекает, что Шейд[26] не только сохранил наполовину свою индивидуальность во время обморока, но что он также был наполовину призраком. Будучи знаком с врачом, который в то время лечил моего друга, осмеливаюсь добавить, что это был тяжелодум, едва ли способный на такое остроумие. >>>
Это третий взрыв контрапунктной пиротехники. План поэта — это изобразить в самой текстуре текста изощренную «игру», в которой он ищет ключа к жизни и смерти (см. строки 808– 829). >>>
Утром 16 июля (пока Шейд работал над строками 698–746 своей поэмы) скучающий Градус, страшась еще одного дня вынужденного бездействия в сардонически искрящейся, возбудительно шумной Ницце, решил, что, пока его не выгонит голод, он не двинется из кожаного кресла в подобии вестибюля, среди бурых запахов своего загаженного отеля. Он не спеша перебрал кипу старых журналов на ближнем столе. Так он и сидел, небольшой монумент бессловесности, вздыхая, надувая щеки, лизал большой палец перед тем, как перевернуть страницу, глазел на картинки и двигал губами, слезая вниз по столбцам печати. Вернув все обратно аккуратной пачкой, он опять погрузился в свое кресло, сводя и разводя сложенные крышей ладони в разнообразных структурных положениях скуки, — когда человек, занимавший соседнее кресло, поднялся и вышел в ослепительный наружный блеск, оставив свою газету. Градус перетянул ее к себе на колени, развернул и застыл над странной заметкой из местной хроники, привлекшей его взгляд: в виллу «Диза» проникли взломщики и разграбили содержимое письменного стола, забрав из шкатулки с драгоценностями много ценных старых медалей.
Тут было над чем призадуматься. Не имел ли этот смутно неприятный инцидент отношения к его поискам? Не надо ли ему что-нибудь предпринять в связи с этим? Телеграфировать в штаб? Трудно выразить в сжатой форме простой факт так, чтобы он не смахивал на криптограмму. Послать авиапочтой вырезку из газеты? Он был у себя в комнате, работая лезвием безопасной бритвы над газетой, когда раздалось бодрое «тук-тук» по двери. Градус впустил неожиданного гостя, важную Тень, который в его представлении находился
Это был веселый, может быть, чересчур веселый малый в зеленой вельветовой куртке. Никто не любил его, но он, несомненно, обладал острым умом. Его фамилия Изумрудов звучала по-русски, но на самом деле значила «из умрудов» (эскимосское племя), которых иногда видишь гребущими в своих умяках (обтянутых шкурами челнах) на изумрудных водах близ наших северных берегов. Ухмыляясь, он сказал, что приятелю Градусу следует собрать путевые документы, включая медицинское свидетельство, и сесть на первый же реактивный самолет назначением в Нью-Йорк. Поклонившись, он поздравил его с тем, что указал с такой феноменальной догадливостью правильное место и правильный способ. Да, после тщательной перлюстрации добычи, которую Андрон и Ниагарушка достали из письменного, розового дерева, стола королевы (большей частью счета и бережно хранимые снимки и эти дурацкие медали), нашлось письмо от короля с его адресом, который был, кто бы мог подумать, — нашему герою, который перебил было вестника успеха, чтобы сказать, что он
Всякий, имеющий доступ к хорошей библиотеке, без сомнения, мог бы с легкостью добраться до истоков этой истории и выяснить имя этой дамы, но такая, нудная возня недостойна настоящей эрудиции. >>>
Тут читателя позабавит мое упоминание о Джоне Шейде в письме (копию которого я, к счастью, сохранил), написанном мною 2 апреля 1959 года, к лицу, обитающему в Южной Франции:
Дорогая моя, твои просьбы абсурдны. Я не даю тебе и не дам — ни тебе, ни кому-либо другому — мой домашний адрес не потому, что боюсь, чтобы ты меня не навестила, как тебе угодно заключить:
Я не сержусь на тебя, но у меня всевозможные заботы, и нервы мои натянуты. Я верил — глубоко и
