Событие

ВАГАБУНДОВА:

Без препирательств!
Нет — нет — нет — нет.
Вы не можете рисовать мой портрет.
Господи, как это вам нравится!
Убивать такую красавицу!

ТРОЩЕЙКИН:

Портрет кончить необходимо.

ВАГАБУНДОВА:

Художник, мне не нужно геройства!
Я уважаю ваше расстройство:
я сама вдова —
и не раз, а два.
Моя брачная жизнь была мрачная ложь
и состояла сплошь
из смертей.
Я вижу, вы ждете гостей?

АНТОНИНА ПАВЛОВНА:

Присаживайтесь, пожалуйста.

ВАГАБУНДОВА:

Жажду новостей!

ТРОЩЕЙКИН:

Послушайте, я с вами говорю серьезно. Выпейте чаю, съешьте чего хотите, — вот эту гулю с кремом, — но потом я хочу вас писать! Поймите, я, вероятно, завтра уеду. Надо кончать!

ЭЛЕОНОРА ШНАП:

Т-ак. Это говорит разум. Уезжайте, уезжайте и опять уезжайте! Я с мосье Барбашиным всегда была немножко знакома запанибрата, и, конечно, он сделает что-либо ужасное.

ВАГАБУНДОВА:

Может быть, метнет бомбу?
А, — хватит апломбу?
Вот метнет
и всех нас
сейчас — сейчас
разорвет.

АНТОНИНА ПАВЛОВНА:

За себя я спокойна. В Индии есть поверье, что только великие люди умирают в день своего рождения. Закон целых чисел.

ЛЮБОВЬ:

Такого поверья нет, мамочка.

ВАГАБУНДОВА:

Поразительное совмещенье:
семейный праздник и — это возвращенье!

ЭЛЕОНОРА ШНАП:

Я то же самое говорю. Они были так счастливы! На чем держится людское счастье? На тоненькой- тоненькой ниточке!

ВАГАБУНДОВА:

(к Антонине Павловне.)

Какое прелестное ситечко!
Мне пожиже, пожиже…
Да, счастье, — и вот — поди же!

ВЕРА:

Господи, что же вы их уже отпеваете? Все отлично знали, что Барбашин когда-нибудь вернется, а то, что он вернулся несколько раньше, ничего, в сущности, не меняет. Уверяю вас, что он не думает о них больше.

Звонок.

ВАГАБУНДОВА: